Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки

Жодле недоуменно посмотрел на него:

— Но ведь… но ведь у меня была информация, что вы вовсе не из Генпрокуратуры. Что это не так. Я сначала тоже думал, что вы оттуда, но потом навел справки, и оказалось, что…

— Не знаю, где ты там наводил справки, но ты ошибся, — грубо перебил его Осип, подхватив древнюю «легенду» о Генпрокуратуре, поднятую Астаховым из небытия, — так что изволь отвечать следственным органам, мусью. Нам уже известно, что на том диске, который ты вез из России…

Осип сам не представлял, что упоминание о диске так подкосит француза, до этого момента державшегося весьма достойно. Жодле «сломался» сразу же. Он заморгал, кашлянул, а потом произнес слабым голосом:

— Я… расскажу. Я все расскажу. Только можно один вопрос?

— Один — можно, — важно прогудел Астахов все тем же выстроенным басом.

— Ира — из ваших?

— А как же иначе? Из наших. Она у нас очень ценный работник, — сказал Астахов и подумал, что вот тут он не покривил душой: Ирина в самом деле была очень ценной работницей по своему профилю, ее цена зависела от толщины кошелька клиента и никогда не опускалась ниже двух тысяч долларов за… впрочем, об этом говорить так же неприлично, как о возрасте женщины. — Из наших.

— Да, она очень тонко сработала, — тихо сказал месье Жодле, — я могу оценить…

— Вот и чудненько. А теперь давай рассказывай — с самого начала.

— С самого начала? — переспросил Жодле и, взглянув на Астахова, задавшего этот вопрос, подумал, что, верно, самым началом следует считать отосланную в самолете бутылку вина, а потом безобразную сцену в туалете. Если бы кто сказал тогда Эрику Жодле, что будет дальше, он рассмеялся бы тому в лицо.

Но вот теперь ему было не до смеха.

— А что тут говорить? — произнес он. — Я получил этот диск от посредников, которых я не знаю. На посредников выходили из Парижа. И тоже не я. Переговоры вел Магомадов, мое дело было — передать диск куда следует. У нас каждый узко специализирован.

— А куда следует передать информацию?

Жодле поднял брови:

— Позвольте… а вы что, сами не знаете, кому, раз раз его разрабатывать начали? Нет?

— Ты что-то заговариваться стал, братец, — сурово сказал Осип. — Кого это мы разрабатывали? Ты тут енто… не темни. Говори сразу, что и почем.

— Да ради Бога. Я должен был передать этот диск месье Гарпагину.

Иван Саныч аж привстал с кресла, когда Жодле назвал имя покойного дяди.

— Гарпагину? — наконец выговорил он, подумав, что ему вообще-то не оплагается удивляться, согласно присвоенному статусу. — Вот как.

— Ну да. Я думаю, вам известно, что Гарпагин долгое время работал на КГБ, в отделе внешней разведки, а потом остался во Франции, чтобы работать уже против КГБ.

Ваня с трудом удержался от возгласа изумления: вот тебе и дядюшка-диссидент! Значит, Степан Семенович уехал за границу не из-за идеологических и эстетических несовпадений с советской властью, а совсе по другой причине? Быть того не может, чтобы папаша, Александр Ильич, не знал об этом… Быть того не может!!

Хотя, с другой стороны, тридцать лет назад, когда Степан Семеныч уехал в Париж, Александр Ильич Астахов был совершенно ничтожным персонажем на полотне истории, он ничего не мог и ничего не знал.

Он был кем-то вроде Вани вот сейчас…

Но, с другой стороны, Астахов-старший имел какие-то деловые отношения с Гарпагиным.

Он должен знать.

— А Жак? — спросил Иван, справившись с собой. — У нас были некоторые основания считать, что Жак Дюгарри точно так же…

— Да нет, что вы! — перебил его Жодле. — У Жака просто в голове бы все это не уложилось! Он совершенно искренне полагал, что его хозяин — простой рантье. Он, по-моему, был искренне привязан к месье Гарпагину, и тот, по мере возможностей своей скупой на эмоции, да и на деньги тоже, расчетливой натуры, тоже питал к Жаку некоторую привязанность.

Откровенно говоря, я сам не знаю, в чем выражалась деятельность месье Гарпагина и почему именно ему я должен был передавать всю информацию. Хотя у него большие связи, он несколько раз сводил меня с нужными людьми и, мне кажется, бывал в России несколько раз уже после своей официальной эмиграции во Францию. Разумеется, бывал совершенно по другим документам.

— Он сильно рисковал, если это так, — на автопилоте сказал Иван Саныч, — при Советской власти его ждал бы расстрел, и ничто другое.

— То есть ты, Жодле, стало быть, не убивал Жака и не крал мильен, так? — влез Осип, у которого были свои, не состыковававшиеся с течением диалога Жодле — Астахов соображения.

— Так…

— А хто же енто мог сделать? У Семеныча были…

— Погоди! — перебил его Иван Саныч. — Не беги впереди паровоза. Жодле, в последнее время вы не замечали за Гарпагиным каких-нибудь странностей? Ну, чего-то типа мании преследования? Говорил он вам о каких-то своих опасениях? Ведь получается, что вы тесно с ним контактировали.

— Да у него постоянно была мания преследования и самые разные опасения, — быстро проговорил Жодле. — У человека с таким родом занятий, как у него, постоянно что-то… кгм… — француз почесал в голове, а потом произнес: — хотя вот я припоминаю, что он высказывал свое резкое неудовольствие по поводу одного из своих соседей, который якобы может питать к нему неприязнь. Он даже называл имя… не помню, но, кажется, этот человек — таксист.

— Ансельм?! — выговорил Осип.

— Ансельм!! — воскликнул Иван Саныч.

— Ну да… Ансельм. Его зовут месье Ансельм, — подтвердил Жодле. — Я видел его раз или два, и лично мне он показался человеком, который занимается не своим делом. Водительским. Ведь этот месье Ансельм — доктор технических наук.

— Да, он говорил, что в Союзе он занимался другим… научной работой, — выговорил Иван Саныч. — Так вот что я вам скажу: Ансельм тоже работал в КГБ! Ансельм — доктор технических наук, и именно он мог изготовить такой хитрый камуфлет с направленным взрывом, который едва не убил сначала Гарпагина, а потом все-таки уничтожил его сына. Ну конечно! Ансельм!!

Он склонился к Жодле и произнес, сузив глаза:

— И вот что я вам скажу, драгоценный господин Жодле: Ансельм сейчас здесь, в Питере. И я подозреваю, что это он застрелил Магомадова. Конечно, это только рабочая гипотеза, но именно она получает статус главной, — выжимая из себя остатки актерства, мрачно добавил Иван Саныч.

Но это были, кажется, действительно остатки. Его дар смеха, дар перевоплощения, кажется, окончательно иссяк. Он рассматривал Жодле темным испытывающим взглядом и шевелил губами, верно, пытаясь сформулировать дальнейшие вопросы. Но не мог.

Его выручил Осип. Моржов положил тяжелую ручищу на плечо Жодле так, что того перекривило, и сказал: