Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки

— Значит, тогда, в «Селекте», вас на нас навел Гарпагин? Сказал — вот робяты из России, ату их, хлопцы! Можешь не отвечать. Усе ясно. А Николя… он что, с вами тоже в деле?

— Нет. Он ничего не подозревал. Николя — болван.

— Это я успел заметить, — сказал Осип. — Но о покойниках не будем говорить плохо. Лучше поговорим о живых… то есть — надеюсь, что о живых. Где Настя, Жодле?

И он тряхнул француза так, что, верно, едва не вытряхнул его из халата вместе с душонкой месье Жодле, верно, передислоцировавшейся в пятки.

— Настя? — быстро заговорил тот. — А я не знаю, где она. В то же утро она со своим дружком сбежала из тюрьмы, куда мы…

— Из тюрьмы? Это за что же? За сопротивление сотрудникам спецслужб при исполнении? — хмуро отозвался Ваня Астахов. — Ладно, не объясняй. Значит, она сбежала?

— Д-да.

— И она в Париже?

— Ну… наверно, да.

— А, черт! И тут она устроилась лучше всех! — горячечно выкрикнул Иван, и на шум в комнату вошла Ирина.

— Что-то ты расшумелся, Ваня, — сказала она. — Да и месье Жодле, я смотрю, с лица спал. Ты уж меня извини, Эрик, что все так получилось, — произнесла она, обращаясь к французу, потерянно смотрящему в пол, — но так было нужно, понимаешь.

Тот ничего не ответил.

— Ира, выйди, пожалуйста, — хмуро сказал Астахов, — тут серьезный мужской разговор. А зачем вы приехали в Петербург, месье Жодле? Я, конечно, понимаю, что номинально вы сотрудник российско-французско-американского СП, а именно — медиа-холдинга «Вега-СМF». Но это так… сказки для генерала Карасюка и маршала Гуркина. А вот действительно что вы делаете в России, а? Повторно собираете информацию, что была на том диске?

— Вот ты и сам сказал… — мрачно отозвался Жодле.

— Да только, видно, кто-то не хочет, чтобы вам это удалось, раз угрохали Магомадова, — сказал Иван. — Хотя Маг человек такой, что его могли порешить по старым счетам. Друзья по балашихинской ОПГ и все такое. Кстати, а если Гарпагин играл на вашей стороне, какого хрена надо было поджигать его дом? Он не похож на человека, который может допустить, чтобы его дом сожгли… даже из каких-то высших соображений конспирации?

— Тут вот какое дело, — глухо сказал Жодле, — Гарпагин сам виноват. Мое начальство распорядилось сжечь дом Гаопагина как раз в ту ночь, когда возгорание можно было приписать на счет молнии.

— То есть… то есть тебе было поручено ликвидировать Степана Семеновича?! — воскликнул Астахов.

— Да. Или, что лучше, имитировать его смерть. В последнее время мы почувствовали, что Гарпагин скоро запалится. На него вышли, его отрабатывают. Возможно, люди из ФСБ. Мне велели вычистить канал Гарпагина, можно с ним самим. Но старый лис почувствовал опасность и уехал. У него несколько квартир по Парижу, некоторые оформлены на третьих лиц. Его сложно выловить. Да я, честно говоря, и не стремился. Главное, сгорел дом и номинально Гарпагин стал мертв еще до своей истинной смерти в больнице.

— Ладно… — сказал Иван Саныч, откровенно «приплющенный» всем услышанным, — у тебя есть какая-нибудь пишущая аудиоаппаратура, Жодле? В смысле, чтоб с микрофоном было… вот так.

— Центр есть…

— Музыкальный центр? Нормально. Так вот, сейчас ты наговоришь на кассету все, что только что нам рассказал. И чтобы без фокусов. Кассету мы приберем, а дальше видно будет.

На лице Жодле появилась длинная полуулыбка: кажется, у него было предложение по-иному разрешить создавшуюся ситуацию.

— Господа следователи, — почти торжественно сказал француз, — мне кажется, что не стоит омрачать отношения России и Франции очередным шпионским скандалом. Главный виновник, месье Гарпагин — мертв. Мы же с вами, как люди культурные, могли бы договориться. Делаем так: не записываем никакой кассеты, я немедленно уезжаю в Париж, а вы продолжаете вести расследование, но уже… но уже имея в кармане сто тысяч франков, скажем.

Он улыбнулся Осипу, и в тот же миг Осип хлестнул его по лицу так, что Жодле упал с дивана на ковер.

— Продажная скотина! — воскликнул Моржов гневно. — Да как ты смел предлагать нам взятку! Ты думаешь, буржуйская душонка, что все на свете продается и покупается?! Не-е-ет уж!

Жодле сплюнул кровавую слюну из разбитого рта и произнес хладнокровно:

— Все понял. Сто тысяч больше не предлагаю. — Он вытер губу ребром ладони, а потом упруго выбросил:

— Триста тысяч.

…Через полчаса Иван Саныч, Осип и Ирина вышли из подъезда Жодле и сели в Иринину машину. Иван Саныч посмотрел на Осипа, потом на Иру, и мрачно спросил:

— Что это, Осип, тебе пришло в голову торговаться с французом? А вдруг он просек бы?…

— Просто я вспомнил анехдот, — сказал Осип. — Прямо про нас с тобой, Саныч. Приезжает в Париж делегация. Ентот… гид ведет их по Парижу и балакует: вот енто Ейфелева башня, а рядом — продажные женщины. Едут дальше. Гид грит: а вот енто — Триумхвальная арка, а окол нее — продажные женщины. А один туррыст спрашивает: а в Париже есть непродажные женщины? «Есть, — грит гид, — но они очень дорого стоют». Усекаешь, Саныч?

— Ага, — отозвался Астахов, — ты изобразил непродажную женщину и потому стоил Жодле очень дорого.

— А сколько, мальчики, если не секрет? — промурлыкала Ирина.

Астахов быстро переглянулся с Осипом и, вынув из кармана пачку стофранковых билетов, положил на колени Ирине и сказал:

— Твой гонорар. А вообще — много, Ирочка. Много.

…Пятьсот тысяч. Почти сто тысяч долларов.

Но этого Ваня уже не стал говорить.

Александр Ильич Астахов хорошо знал своего сына и прекрасно представлял, что тот способен буквально на все, что подскажет тому буйная фантазия, а последняя, как показали события, и Ивана Саныча была что надо. Но даже Астахов-старший не мог себе представить, что сын вместе с неизменным Осипом Моржовым вломится к нему в квартиру в три часа ночи, швырнут в нос пачку скомканных франко-долларовых купюр и прокричит дурноватым голосом Миронова из все той же «Бриллиантовой руки»:

— Шеффф, все пра-апалло! Гыпс сымают, клиент уезжает! Все пропало!

Астахов-старший онемел. Он нарочито неспешно поднялся с дивана и произнес:

— И что это за пантомима, Ваня? Где это вы так нажрались и что это за деньги?

— Енто деньги за продажу родины, — за Ваню Астахова ответил Осип, который, конечно, был не так пьян, как Иван Саныч, но тем не менее цеплялся за косяки и икал. — Мы, Ильич, продали родину за полмильена хранков. Так что таперь может немножно расслабиться, пока нас не захомутали мусора. Мы енто… в хведеральный розыск попали.

— Чего? В федеральный розыск? Что ты такое несешь, Осип?

— А чаво енто ты несешь, Красная Шапочка, как сказал серый волк, — отозвался Моржов. — А чаво ж… ты не слыхал о том, что убили Рыбака… твово и моево старого знакомого, между прочим? Ну, Рыбушкина, Валентин Самсоныча?