Михаил Серегин - Особенности национальной милиции

«А не провокация ли это со стороны противника? – подумалось. – Чеченцев, к примеру. Под видом безобидных родственников пронесли сильно действующие отравляющие вещества в здание. Вахтерша – бабушка-одуванчик, обмануть ее даже Пешкодралов сможет, а этим поднаторевшим в подрывной деятельности злостным элементам ничего не стоило бы задобрить милую старушку. Вполне реально».

Как же Мочилов сейчас пожалел, что никогда не носил с собой оружия. Оно ему сейчас не помешало бы. Оглядевшись по сторонам, капитан заметил в углу, в компании с мусорным ведром скромно прижавшуюся к стене старую швабру. Этот раритет изрядно поистрепался за годы службы своей в общежитии, нижняя короткая перекладинка его, на которую вешается тряпка, была неустойчива и колебалась из стороны в сторону, как опытный политик. В открытом бою она мало помогла бы, но если учесть, что диверсанты Мочилова не ждут и за ним остается эффект неожиданности, то первый удар она нанести сможет. А уж позаботиться о том, чтобы удар пришелся точно в цель, капитан постарается.

Обвязав платком нос и взяв швабру наперевес, Глеб Ефимович, крадучись, осторожно стал подниматься по лестнице. Между третьим и вторым этажом появилась резь в глазах. Они стали слезиться, капитан чаще заморгал. Тошнота подступила к горлу, а телом завладела ломота.

Болезненное состояние нахлынуло резко, в одночасье. Болезненное...

«Кажется, все серьезнее, чем я думал, – пронеслась в раскалывающейся голове догадка. – Враг не так прост, как казался на первый взгляд».

Запах определенно исходил с третьего этажа, где размещались учащиеся третьего курса. Внутренне собравшись, насторожив внимание, Мочилов сошел с последней ступеньки и притаился у стены, замер. Прислушался.

Никто поблизости не шумел, не издавал никаких звуков. По-видимому, пусто. Однако, зная, насколько враг хитер, капитан не стал беззаботно входить в коридор, подставлять себя под возможные пули бандитов. Сжав все внутри себя в комок, Мочилов резким движением выскочил из-за угла, выставив вперед внушительно длинное оружие – швабру, и угрожающе повел им вокруг, проверяя, стоит ли кого-нибудь брать на мушку. Диверсанты затаились и признаков жизни не обнаруживали. Зато в конце коридора, из комнаты, в которой каждое утро Мочилов самолично кричал «подъем», доносились звуки. Если учесть, что все курсанты в это время должны быть на занятиях, то звуки эти мог издавать только террорист самолично либо его помощники.

Со всеми предосторожностями, которым учат следователя в школе милиции, Мочилов подошел к плотно закрытой двери. Враг не таился, включил магнитофон, словно чувствовал себя как дома. Капитан отошел на пару шагов и эффектным приемчиком малаша-гери, вложив всю силу в толчок ноги, снял дверь с петель.

Клубы едкого дыма вырвались наружу, дохнув Глебу Ефимовичу в лицо несусветной вонью и чуть не доведя его до состояния потери ориентации в пространстве и временного отсутствия сознания, или попросту отключки. Глазам открылась картина, заставившая капитана в состоянии ступора выпустить из рук единственное свое оружие. В трусах и в майке, с противогазом на голове в комнате бился в предсмертных конвульсиях – отвечавших, кстати, такту музыки – человек. В руке он держал крем после бритья, поднеся его ко рту, думая, что это микрофон, щиколотки украшали портянки, повязанные на манер африканских браслетов, среди гофрированных складок хобота затесался цветок незабудки. И все это венчала плоская соломенная шляпа, придавая гражданину вид нелепейший.

«Когда человек заболевает этой болезнью, у него с глазами что-то случается и запахи всякие чудятся. А потом помешательство может быть», – вспомнились недавние слова новенького.

Самые страшные опасения Мочилова подтвердились на примере.

Даже не в том беда, что Ганга заражен страшной болезнью, по поводу которой сомнений быть не могло. То, что это Федор, капитан, кстати, тоже не сомневался, такую запоминающуюся фигуру трудно было с кем-то спутать. Но из всего, что произошло здесь и сейчас, выходило, что он, Мочилов, успел подхватить вирус. Симптомы налицо: и странные запахи, и с глазами беда, слезятся, как ненормальные. Хотя Глеб Ефимович и был преисполнен благородных стремлений, но до известных пределов, пока личная, довольно субъективная, но дорогая капитану шкура не подвергалась опасности. Видимо, поэтому он сразу забыл думать и о цели своей провести ревизию в общежитии, и о коварных бандитах. Мысль о потерянном здоровье эгоистично заглушила все остальные, полностью завладев сознанием Мочилова.

Кассета кончилась, и Федя распахнул сладко прикрытые от наслаждения эстрадным искусством веки. В дверном проеме он увидел преподавателя и вздрогнул от неожиданности. Решив, что это за ним специально пришли, потому что он пропускает занятия, парень порядком струхнул и в виноватой позе замер перед Мочиловым. Капитан, чувствуя недомогание, мало заботился о том, что в принципе нужно что-то сказать, желательно доброе и ободряющее. Все замерло. Даже кастрюлька, совсем недавно возмущенно бурлившая, была снята с плитки по причине полной готовности ее содержимого, которое аккуратно было перелито в стакан и поставлено на окошко остужаться. Зелье практически уменьшилось в пять раз в объеме. Лекарство перешло из светло-желтого, жидкого, в темно-коричневое вязкое состояние. Оставалась самая малость.

– Понимаете, я не хотел пропускать занятия. Так вышло, – первым заговорил Федя, стараясь придать голосу как можно более жалостливый тон. Но получилось скорее угрожающе, потому что противогаз снять Ганга не позаботился, а гулкие, низкие звуки, проходящие сквозь него, на страдальческие никак не походили. – Все дело в том, что я заболел и вот по одному рецептику приготовлял себе лекарственное средство.

Очень действенное, мне сказали.

– Средство? – Мочилов оживился. А что, собственно, он так пал духом? Это же не СПИД какой-нибудь, лекарство обязательно должно найтись.

– Да, народное. Там на окошке стоит.

Глаза капитана загорелись жадным блеском, когда он, бросив взгляд на подоконник, на деревянной дощечке увидел заляпанный пальцами граненый стакан с вязкой жидкостью.

Рука сама собою потянулась по направлению к свету, непроизвольно выделилась вызывающая голод слюна. Мочилов шумно сглотнул и как сомнамбула пошел по направлению к окну.

Что-то нехорошее закралось в душу Феди. Своего классного мена, учителя, которого Ганга знает почти всю жизнь, долгих три года, парень ни в каком коварстве заподозрить не мог. И все-таки внутри у Федора все тревожно сжалось, и сомнения засуетились в мозгу.

И не напрасно. С ужасом Ганга увидел, как Мочилов жадно протянул руку к стакану, взял его и дрожащей рукой поднес к губам.