Михаил Серегин - Особенности национальной милиции

Костоломова недоуменно остановилась напротив Мочилова, являвшего собой достаточно жалкое зрелище. По столу, за которым он сидел, в живописном беспорядке были разбросаны листы, на которых капитан во время раздумий изобразил гелевой ручкой танки, самолетики, бронетранспортеры и зенитные установки; все это искусство было порядком подмочено расплескавшейся водой из графина, в котором еле выживали последние переломанные нервной рукой капитана две ромашки. К мокрому лбу приклеился один лепесток, отчего Мочилов смахивал на мудрого ламу. Костоломова внимательно оценила новый имидж коллеги.

– Капитан, вас что-то беспокоит? – сделала она верное предположение.

– Как вы догадались? – удивленно приподняв бровь, спросил Мочилов. От движений мышц лица лоб собрался гармошкой, отчего лепесток упал, являя собою молчаливый ответ на поставленный вопрос. – Ах, да, – догадался капитан и стал поспешно собирать разбросанные листы. Не признаваться же в том, что твои подопечные, которых ты на каждом углу расхваливал, тупее идиотов. – Просто... жарко.

Костоломова понимающе кивнула, многозначительно взглянув на градусник, где ртутный столбик тщетно силился переползти от отметки пятнадцать к шестнадцатому делению.

– Контрольную своим давали? – попробовала она подойти с другой стороны.

– Да так... – силясь придать голосу безразличие, неопределенно ответил капитан, выдав тем себя с потрохами.

– И результаты, конечно, отличные.

– Да, да, – чересчур уверенно, но немного суетливо сказал Мочилов.

Костоломова понимающе кивнула и выудила из графина скомканную вгорячах работу Зубоскалина.

– Попробую отгадать, это была лучшая работа.

Жалкие останки контрольной безвольно повисли в мужественных дамских пальчиках лейтенанта. Красные исправления, в изобилии пестрящие на листке, как сорняки на колхозном поле, кричали о вопиющей безграмотности индивида, написавшего сей научный труд.

Мочилов сник, жалостливо дернув подбородком. Костоломова хоть и была человеком волевым, но, надо заметить, женщиной, а оттого в ее глазах промелькнуло сочувствие. Лейтенант поставила стул напротив, спинкой вперед, и, оседлав его, положила подбородок на крепко сцепленные кулаки.

– Я знаю третий курс как облупленных, они умные ребята, но с характером. Почему-то они не захотели проявить свои знания, из чего я сделала вывод, что контрольная эта необычная. Я отгадала?

«Поистине прозорливый ум у этой женщины!» – восхищенно подумал Мочилов и рассказал ей все о задании.

– А кто такие дурковеды? – удивилась Костоломова.

Она была прекрасным преподавателем боевых искусств, а вот в терминологии современного сыскного дела немного подкачала.

Не по профилю.

– Специалисты по разрезанию сумок, – машинально произнес капитан.

– А курсанты об этом знают?

Мочилов медленно нацелил глаза на твердый взгляд Костоломовой, попытался вслепую определить место дислокации своего носового платка, но, не сумев это сделать, просто налил из графина горсть и умылся желтоватой водой. На третьем курсе тема о карманниках, дурковедах и прочих мелких правонарушителях им же самим запланирована только на следующую неделю. Какой же он дурак, не смог сразу догадаться, в чем дело! Им просто не хочется соваться в неизвестное дело. Ну ладно, он им сейчас покажет, как шутки шутить с капитаном Мочиловым.

Решительно встав и пожав руку гордой собственной прозорливостью Костоломовой, капитан сгреб в охапку все научные труды третьего курса, не забыв прихватить мокрые остатки работы Зубоскалина, и целенаправленно ринулся к двери.

В кабинете криминалистики страсти накалились до предела.

Шум стоял неимоверный. Несмотря на то что звонок на занятие пятнадцать минут назад был дан, никто и не думал приглушить голоса, чтобы преподаватели о них не дай бог не вспомнили. Похоже, курсанты вообще не заметили того, что в кабинете странно отсутствует пунктуальный до ненормальности Мочилов. Курсанты столпились вокруг высокой черной фигуры, служащей неплохим ориентиром, и наперебой выдвигали версии.

– Федя, не иначе как запоздалый переходный возраст у тебя начался. Ага. Я слышал, бывает такая болезнь, задержка в развитии. Ты по ночам как, простыни не портишь?

– Да зараза это. Слишком крупные для угрей.

– Может, аллергия? Чего вчера ел?

– Что в столовой давали.

– А ты перловку как, перевариваешь?

– Да ерунда все это, ребят. Раньше ж он ее жрал, и ничего. Никаких аллергий не было.

Ганга тяжело вздохнул. Не было. Его некогда красивое, загорелое от природы лицо (и не только лицо, но этого не было видно под форменной одеждой), словно художником-авангардистом, было изрисовано красными волдырями самых различных размеров. Кое на каких из них красовались гнойные головки. Федор был чрезвычайно удручен именно этим обстоятельством, поскольку на темной коже гнойники выделялись своей девственной белизной, делая парня похожим на перекрасившуюся божью коровку.

– Стойте, стойте, ребята, – прервал размышления товарищей Кулапудов. – Давайте все по порядку. Проведем следственный эксперимент, в натуре. Необходим сбор данных.

Все попритихли, ожидая дальнейших действий Вениамина. Несмотря на то что в прошлом он вел совсем не праведный образ жизни, Венька был товарищем серьезным, башковитым, на особенном счету у преподавателей.

Во многом ему помогала, как это ни странно, подпорченная биография.

В юности Кулапудов не раз состоял на учете в милиции, держал в страхе весь район, а потому о крупных и мелких криминальных элементах знал не понаслышке. Короче говоря, в школу милиции он пошел с достаточным багажом знаний, что помогло выделиться среди своих однокашников и вырваться далеко вперед по успеваемости. Пожалуй, слишком далеко.

Теперь он везде, где надо и где не надо, старался проводить следственные эксперименты, изображал из себя следователя, перемежая в своем лексиконе профессиональную терминологию с феней братвы. Веня всегда переходил на прежний свой лексикон, когда волновался.

– Попробуй вспомнить как можно подробнее все, что ты делал вчера. Может быть, твои показания нас наведут на след.

Напряги чердак и начни с харчевни.

Федор изо всех сил постарался напрячь чердак, но ясности в немногих обитающих там мыслях было мало.

– Я плохо помню. Ударился вчера головой, – попытался оправдаться Федор.

– Где, когда и при каких обстоятельствах?

Если бы Федор был белым, он бы покраснел. Во всяком случае, такое случилось с братьями Утконесовыми и – небывалый случай – с самим Диролом. Ганга закашлялся.

– Вечером на улице напали.

– Да ну! – искренне удивился Пешкодралов.