Глеб Долбин - Старая Пыль

Здесь уже работали следователь, подробно описывающий место происшествия, и криминалист, делающий фотоснимки. Плачущую навзрыд вдову утешал молодой человек лет тридцати пяти, явно ее сын.

Закончив формальности, следователь подошел к ней и негромко задал вопрос:

– Почему он поступил так?

– Он сильно болел в последнее время, у него был рак. Но я никогда не думала, что он может так поступить, ведь он очень переживал, как мне трудно придется после его смерти…я не понимаю… – она снова зарыдала.

– Снимайте! – кивнул следователь людям в белых халатах и пошел в соседнюю комнату. Следом тут же направился и молодой человек, поддерживая вдову.

Мне удалось сделать несколько снимков, когда, подставив лестницу – стремянку, санитары начали перерезать веревку. Они удивились было фотовспышке, но тут же потеряли к ней всякий интерес, занявшись своим делом.

Подхватив все еще дрожащую Жанну под руку, я направился к выходу. Неожиданно на пороге возникла фигура все того же молодого человека; был он почти одного роста со мною и такой же крепкий. Лицо его сейчас было перекошено какой – то непонятной яростной злобой, а глаза, горевшие ненавистью, уставились на меня.

– Что вам здесь надо? – скрипнул он зубами и бросил беглый взгляд на пакет, в котором я прятал фотоаппарат; видимо, он заметил блики фотовспышки и это вызвало в нем вполне объяснимое негодование.

– Что здесь делает детский психолог? – удивленно взглянул он на Жанну.

– Не детский психолог, – пояснил я, проскальзывая в дверь, – а специалист по самоубийствам!

– Вот как? – глаза его округлились. – И по какому праву вы вмешиваетесь в чужое горе?

– Извините нас… – попросила прощения растерявшаяся от его напора девушка.

– Пошли к черту отсюда! – яростно бросил он.

Его тон взбесил меня; я пропустил Жанну вперед, затем вернулся и, взглянув в глаза грубияну, ткнул ему в грудь указательным пальцем и негромко сказал, стараясь быть спокойным:

– Это не похоже на самоубийство, вам не кажется?

– Еще чего? – рявкнул он.

– Балка, к которой привязывалась веревка, слишком высока для роста старичка, даже лестницу – я кивнул на уносящего стремянку мальчишку – пришлось взять у соседа, чтобы снять тело. Или вы полагаете, что немощный, почти не встававший в последнее время, человек мог без труда взобраться на такую высоту?

И, оставив молодого человека раздумывающим над моими словами, я развернулся и пошел к машине.

Жанна выглядела уже немного лучше.

– Я так испугалась! – призналась она. – Никогда не думала, что я такая трусиха.

– Вы вели себя очень мужественно, – не согласился я, заводя «девятку».

– Станица словно взбесилась! Или над ней висит какое – то проклятье. Даже номер дома – Степная, тринадцать… – глаза девушки возбужденно блестели.

– Чертовщина, – согласился я и постарался перевести разговор в другое русло: – Сейчас мы едем в бар, хорошо? Ведь негоже из – за мертвецов пропускать обед. И еще: я думаю, мы достаточно знаем друг друга, чтобы попытаться говорить на «ты».

– Не знаю, получится ли у меня… – засомневалась Жанна.

– Получится! – заверил я и улыбнулся – впервые со дня своего отъезда из Москвы вполне счастливо.

Мы сидели на летней террасе «Жемчужины» и попивали пиво. Вокруг весело заливались птицы, солнце зашло за облака и подул освежающий ветерок. Жанна довольно быстро смогла привыкнуть ко мне и теперь я ловил на себе ее милые взгляды.

– Расскажи о себе, – предложила вдруг она, приготовившись внимательно слушать.

Вопрос несколько смутил меня, обычно не лазающего за словом в карман.

– Я – простой парень, – начал я, явно буксуя, – люблю иногда выпить… люблю свою работу и отдаю ей все свое время. Не люблю комплексовать и скромничать; не завоевываю дешевых авторитетов на сомнительных делах, никогда ни пред кем не пресмыкаюсь и не перекрашиваюсь в другие цвета. У меня есть хобби – затяжные прыжки с парашютом… вроде бы все…

О своих слабостях к женскому полу я скромно умолчал.

– Ты женат? – как бы между прочим «копнула» собеседница.

– Боже упаси! – откинулся я на спинку стула. – Орлы в неволе не живут!

– Вообще – то орлы довольно неплохо существуют в неволе, я видела их в зоопарке…

– Я знаю, тоже видел: они там какают друг на друга и постоянно борются за самое высокое место – совсем как люди! Нет, мне такая жизнь не по душе. Я, разумеется, отдаю себе отчет в том, что рано или поздно вручу свое сердце в руки прелестной дамы, которая превратит мою жизнь в четко работающий по расписанию вокзал, где мне будет отведена роль поезда, сотрет необратимо творческий беспорядок в моем доме, нарожает кучу детей, сожжет утюгом любимую рубашку, занесет имена моих старых друзей в «черный список» в памяти телефона, опустошит все кредитные карты, а потом сядет обессиленная и уставшая в купленное мною в долг кожаное кресло, вытянет на журнальном столике свои холеные ножки и, попивая бурбон, с видом пренеприятным скажет: «Боже мой, Орлов, и куда только смотрели мои глаза, когда я выходила за тебя замуж?! Я была такой глупой, наивной девчонкой, а ты, кобель, ты сломал мою жизнь, ты сделал из нее ад, ты – ничтожество! Но я вынуждена терпеть все это ради наших детей…» А дети чуть подрастут и запустят свои острые зубки в мою постаревшую уже плоть, и будут сосать и без того жидкую кровь. И тогда вершиной наслаждения для меня станет надеть дырявое трико, прикрыть плешь картузом и слинять на часок – другой к пивнушке, чтобы, пустив скупую мужскую слезу в кружку, пожаловаться на судьбу – злодейку старинным приятелям… Ну, как? Разве стоит так уж спешить изменять свою жизнь?

Жанна весело рассмеялась.

– Ты утрируешь, Петя! Все на самом деле далеко не так уж и мрачно, и в браке есть свои положительные стороны.

Я отметил это ее «Петя»: прекрасный знак, переходим от первого этапа знакомства к стремительно развивающимся дружеским отношениям! В темном конце туннеля замерцал неяркий пока еще, но манящий свет…

– Неправда, я уверен, что именно со мною так и будет!

– А профессия журналиста – она какая? – не стала дальше спорить она со мной.

– Какая? – не понял я.

– Опасная?

– Она, прежде всего, интересная. Может быть, порой и опасная, но я не задумываюсь над этим никогда, ведь и на самолете летать опасно, но никто же лишний раз не думает об этом, просто покупают билет и летят. А уж кто действительно боится полетов, тот просто едет поездом. Вот и вся арифметика моей профессии. Я просто всегда хорошо делаю свое дело, не могу иначе. Стараюсь никогда не сдаваться и не идти на поводу у обстоятельств. Я воспринимаю жизнь как игру в шахматы – многогранную, непредсказуемую, в которой всегда найдется этакий «ход конем», изменяющий течение всех последующих событий…Утомил своей философией?