Керри Гринвуд - Снежный блюз

Элис гадала, как она сейчас выглядит. Ей остригли волосы – главное ее достоинство, и теперь лицо обрамляли короткие кудряшки. Она так похудела, что запястья стали почти прозрачными.

К ней приходил полицейский, он записывал в черный блокнот все, что она, запинаясь, говорила. К сожалению, она знала совсем немного. У вокзала ее посадили в какую-то машину с темными стеклами – что-то вроде фургона, а потом стремительно затащили в дом; она даже не успела понять, что это за улица – узкая, мощенная булыжником, плохо освещенная и шумная. До нее доносился запах пива и жареных сосисок и еще какие-то аптечные запахи. Она описала ту комнату, но в ней не было ничего необычного – она могла быть одной из тысяч мирных гостиных с пианино, камином и салфетками. Она не помнила, как оказалась на Лонсдейл-стрит, потому что предыдущие два дня провела на койке в углу комнаты, рядом с еще одной девушкой, которая ничего не говорила и только стонала; в ее стонах слышались иноязычные слова.

Элис не знала, почему ее продержали там так долго, кажется, она приглянулась грязному Джорджу. Он запаниковал, только когда почувствовал, что она вся горит.

Какая-то бледная, хорошо одетая женщина заглянула в комнату и поспешно закрыла дверь. Она была очень хороша собой и одета во все синее.

Полицейский, похоже, был разочарован и попросил ее позвонить, если она вспомнит что-то еще.

А пока ей оставалось только выпить свой гоголь-моголь и заснуть. Она всегда была чем-то занята, с тех пор как помнила себя. И теперь ей было очень странно ничего не делать.

Вернувшись к жизни, она не хотела снова сдаваться, несмотря на усталость, измождение и апатию. Кроме того, каждый день приходил Сес и сидел у ее постели. По большей части он молчал, но в этом молчании было что-то успокаивающее; он держал ее руку так, будто для него это было несказанной честью. Элис не привыкла к такому.

Первое блюдо – нежный суп из спаржи – они миновали без происшествий. Лидия время от времени вставляла робкие замечания по поводу мельбурнской погоды, Роберт Сандерсон искренне с ней соглашался.

– Говорят, если вам не нравится погода, подождите полчаса, и она изменится. Довольно трудно в такой ситуации решать, что надеть, скажу я вам.

– Только не для джентльменов, – заметила Фрина. – Вам приходится все время носить один и тот же костюм – в жару и холод, в дождь и засуху. Кажется, кто-то назвал его «ассирийские доспехи джентльмена». Вы от этого не устаете?

– Да, возможно, мисс Фишер, но что тут поделаешь? Я не могу разгуливать в старых фланелевых брюках и красном галстуке, как художники из Гейдельберга. Люди, которые оказали мне честь, наделив верховной властью, вправе ожидать от меня некоего стандарта, и я рад оправдать их ожидания. По крайней мере, в этом я могу им угодить. Увы, более ни в чем другом.

Фрина проглотила эту речь вместе с супом из спаржи. Человек, способный облечь банальное утверждение в такие высокопарные фразы, был явно рожден для политики. После супа подали закуски – корюшку с лимоном и тосты с маслом. Еда была вкусна, но разговор начал утомлять Фрину. Помня о своей задаче, она не могла воспользоваться привычным методом – шокировать собеседников и тем самым положить начало интересной беседе или заставить всех замолчать, чтобы потреблять пищу в тишине. Госпожа Крайер принялась рассуждать о дерзости бедняков.

– У какого-то грязного типа – я хочу сказать, от него в самом деле пахло – хватило наглости открыть дверцу моего такси и попросить денег! Когда я дала ему пенни, он почти швырнул мне его в лицо и выкрикнул какое-то оскорбление.

Фрина провела несколько приятных секунд, раздумывая, как обозвали госпожу Крайер. Возможно, «жадная сука» подошло бы идеально.

– Со мной случилось нечто похожее, – припомнил Сандерсон.

Фрина взглянула на него. Она надеялась, что уже сложившееся хорошее мнение о Сандерсоне не испортится.

– Какой-то оборванец протер стекла моей машины чудовищно грязной тряпкой, так что я почти ничего не мог разглядеть, а потом попросил у меня шесть пенсов и предложил вытереть стекло еще раз, новой тряпкой, но уже за шиллинг.

Сандерсон добродушно рассмеялся, но госпожа Крайер возмутилась:

– Надеюсь, вы не дали ему ни гроша, господин Сандерсон?

– Конечно, дал, мэм.

– Но он же все равно их пропьет! Вы же знаете рабочий класс!

– Вы правы, мадам, но почему бы ему их не пропить? Вы готовы лишить бедняков, чья жизнь и так тяжела, беспросветна и лишена всяких удобств, их единственного утешения – краткого мига облегчения среди мучительной нищеты? Да, возможно, это облегчение мерзко и отупляюще, но неужели вы настолько бессердечны, что способны отказать беднякам в удовольствии, которому мы все сейчас предаемся благодаря вашей щедрости? – Он многозначительно посмотрел на бокал вина, стоявший на столе рядом с госпожой Крайер, – уже третий, хотя ела она очень мало.

Лицо хозяйки залилось до корней волос так не идущей к нему краской, и Фрина поспешила заполнить паузу в разговоре, окончательно утвердившись в своем добром мнении о депутате парламента. Ей показалось, что однажды она уже слышала эту речь (кажется, ее произносил доктор Джонсон), но это только делало парламентарию честь. Однако Фрине хотелось заработать еще несколько очков у госпожи Крайер, и сейчас для этого как раз представился удачный момент.

– Скажите, господин Сандерсон, к какой партии вы принадлежите? Я так мало знаю о политической жизни Мельбурна.

– Я консерватор и всегда им был, и рад сообщить вам, что в данный момент наши позиции очень сильны. Сейчас я имею честь представлять электорат нашего округа, я здесь родился. Мой отец родом из Йоркшира, но сам я никогда не был в тех краях. Как-то не было времени. Здесь меня постоянно удерживает столько дел. Вот сейчас, например, мы организуем передвижные кухни, что значительно сократит безработицу и обеспечит многим средства к существованию.

– Но это большие расходы.

– Да, возможно, но мы не можем позволить рабочим голодать.

– А как насчет работающих женщин? – с наивным видом спросила Фрина.

За столом возникло неловкое молчание.

– Мисс Фишер, только не говорите нам, что вы суфражистка, – захихикала госпожа Крайер. – Это так неприлично!

– Вы голосовали во время прошлых выборов, госпожа Крайер? – спросил вдруг Роберт Сандерсон, и хозяйка уставилась на него.

Фрина подумала, что лучше было бы ей не лезть в политику, и сменила тему разговора.

– Кто-нибудь из джентльменов увлекается воздухоплаванием?

К великому облегчению Фрины, с противоположного конца стола отозвался некий Алан Кэрролл, который восторженно описал всем последнюю модель «Авро», и разговор переметнулся к обсуждению чудес техники: телефонам, радио, автомобилям, трамваям, летательным аппаратам и обогревательным котлам.