Михаил Серегин - Афромент

— Пешкодралов Алексей, — отрекомендовался тот. — Курсант Школы милиции, третий курс.

— Вы все, как я понимаю, с одного курса? — отчего-то обрадовался Добродушевич.

— И даже из одной группы, — поддакнул Веня, потом протянул ладонь: — Вениамин Кулапудов.

— Очень приятно, — Иннокентий Аркадьевич пожал протянутую руку. — Вы ведь участвовали в поимке преступников и ранее?

— И не раз! — Веня окинул взглядом товарищей. — Да будет вам известно, в этом кабинете находится самая лучшая убойная группа курсантов в Зюзюкинске. Даже, наверное, и в области.

— О, это просто замечательно, — восхитился Добродушевич. — Как же зовут остальных членов этой замечательной группы?

Дирол отрекомендовался коротко и быстро, а вот с Утконесовыми возникла небольшая заминка.

— Близнецы? — уточнил начальник отделения, сравнивая братьев друг с другом и не находя между ними ни единого отличия.

— Так точно! — подтвердили братья.

— Это нехорошо, — покачав головой, Иннокентий Аркадьевич вернулся на свое рабочее место. — Как же вас различать-то?

— Да очень же просто! — воскликнул Антон. — Я вот, например, Антон, а это мой брат Андрей!

— Все ты врешь! Это я Антон, а Андрей ты! — возразил второй Утконесов.

— Ну точно, я совсем забыл. Андрей действительно я, если, конечно, я не Антон.

— Никакой ты не Антон! Я в этом уверен, хотя, на всякий случай, надо спросить у Лехи. Он один нас различать может, правда, еще мама иногда… Хотя нет, она тоже путается. Леха, я Антон или Андрей?

Леха пребывал в затруднении не меньшем, чем Иннокентий Аркадьевич, причем он совершенно не понимал, почему это Утконесовы решили, что он их может различить. Его выручил Дирол:

— Слушай, Антон, перестань разводить суматоху. Конечно, ты — Андрей, это же всем известно.

— Все, прекратите! — Добродушевич замахал руками и рассмеялся. — Ну не могу я долго сердиться! Как вас все-таки различать, вы скажите!

— Да никак не нужно, — объяснил Антон. — Называйте как хотите. Если что, мы сами разберемся.

— На том и порешим, — начальник отделения удовлетворенно кивнул. — А теперь, ребята, мне нужно вас расселить.

Он снял трубку, набрал какой-то номер. Голос его сразу изменился, стал строгим и отрывистым:

— Семенову!.. Семенова? Как у вас с вопросом поселения группы курсантов?.. Хорошо? Это хорошо. Подходите.

Он повесил трубку и немного виновато взглянул на курсантов:

— Что поделаешь, приходится быть резким. Иначе не слушаются. Раньше такое творилось… Страшная история.

— Расскажите, — участливо попросил Федя.

— Времени нет, — ответил тот. — Хотя… пока Семенова идет…

История майора Добродушевича действительно была немного грустной. Работая в отделении сначала в качестве рядового сотрудника, он испытывал постоянный стресс от резкого и грубого поведения своего начальника. Когда же карьера Добродушевича завела его самого в кресло начальника, он дал себе торжественное обещание: никогда и ни на кого не кричать, не ругаться, быть справедливым и ласковым с подчиненными.

Так Добродушевич проработал два года, при этом совершенно оправившись от стрессов и пагубного влияния людской грубости на ранимую психику начальника отделения. Это были самые замечательные два года его жизни. На работу Иннокентий Аркадьевич приходил с радостью, всем улыбался, был приветлив и радушен. Домой он возвращался, также улыбаясь, здоровье его поправилось. Однако на исходе второго года, когда эйфория доброты немного прошла, Добродушевич стал замечать, что результаты работы отделения оставляют желать лучшего. Сотрудники ленились страшно, плевали на все просьбы и указания Иннокентия Аркадьевича, регулярно уходили в самовольные отпуска, причем при этом умудрялись получать отпускные. Отделение из передового постепенно становилось отстающим.

Несчастный Добродушевич просто не представлял, что ему делать. Начитавшись умных книжек, он всячески стимулировал своих работников и материально, и духовно. Ничто не помогало. Психика начальника отделения вновь начала расстраиваться, что и привело Иннокентия Аркадьевича прямиком к психотерапевту. Тот поделился с ним надежным и проверенным лекарством, с помощью которого можно наладить работу отделения. Психотерапевт посоветовал Добродушевичу почаще кричать на подчиненных, а иногда даже рявкать на них. Вид положено было всегда иметь строгий, голос — резкий. Вместо кресел в кабинетах поставить стулья, причем чем ниже, тем лучше. Ну и все в таком духе.

Завести такой порядок Иннокентий Аркадьевич решился не сразу. Неделю он учился «делать строгое лицо» перед зеркалом втайне от всевидящего ока жены, которая по причине собственной страшной ревнивости терпеть не могла, когда муж крутился у зеркала, так как это было первым признаком того, что ее муж собирается завести интрижку на стороне. Еще неделю, стоя под душем, Добродушевич вырабатывал командирский тон. На борьбу с привычкой постоянно улыбаться ушло больше времени — целых два месяца. Бороться с собой было сложно, но когда он все-таки освоил новую методику, то понял, что лучшего метода работы ему не найти. Вот так и жил с тех пор добрый начальник отделения Добродушевич, который для всех своих подчиненных был самым строгим и требовательным руководителем.

— Так что вы уж держите себя серьезно, когда Семенова придет, — попросил он в заключение своего рассказа.

Семенова появилась через пять минут. Это была хрупкая, невысокая женщина среднего возраста. Окинув беглым взглядом курсантов, она вытянулась перед начальником.

— По вашему вызову прибыла! — отрапортовала она.

— Где поселите гостей?

— Гостиница «Счастье Калошина», десятый этаж, номера с тысяча первого по тысяча шестой. С администрацией все улажено.

— Выполняйте! — рявкнул Добродушевич, нахмурив брови и выдвинув вперед нижнюю челюсть, отчего немедленно стал похож на самца гориллы в зоопарке.

Сухо попрощавшись с ребятами, Добродушевич напоследок сменил выражение лица, улыбнулся и незаметно подмигнул им, после чего курсанты немедленно попали в руки лейтенанта Семеновой.

— У вас много вещей? — деловито осведомилась она. Именно осведомилась, а не спросила, настолько сухим тоном это было сказано.

— Совсем нет, — ответил за всех Дирол. — Только вы не напрягайтесь так. Мы не кусаемся, — на всякий случай добавил он.

Смерив его ледяным взглядом, Семенова поджала губы, как будто смертельно обиделась на искреннее признание Дирола, после чего сказала:

— Тогда, если не возражаете, пойдем пешком.

Сказав это, она тут же развернулась и быстрым шагом направилась вдоль по улице.

— Интересно, — тихо спросил Антон у Андрея, догоняя ушедшего вперед лейтенанта, — а если бы мы ей возразили?