Мария Мирошник - Моё шестнадцатое лето…

– Не, только не джаз! Что угодно отдам только не джаз! – воскликнул Женя.

– Да, в тот раз мы слушали твой хип-хоп теперь моя очередь, – в тон ему ответил папа.

– В тот раз мы не ехали полтора часа до вокзала, а всего двадцать минут до торгового центра! – не унимался брат.

– Это все равно счита… – начал папа, но закончить ему не дала мама:

– В этот раз моя очередь! – властным тоном крикнула она, сразу затыкая всех представителей мужского рода в машине, – И мы будем слушать… – как всегда выдерживает трагическую паузу.

– Джаз… – тихо попросил папа.

– Хип-хоп… – в тон ему прошептал Женя.

– Музыку девяностых! – радостно воскликнула мама и легким движением руки переключила радиостанцию.

Теперь все сидели с кислыми минами. Папа – потому что его джаз переключили. Женя – потому что его хип-хоп даже не включали. Я – потому что просто не люблю подобную музыку, а Веня, потому что забыл взять своего плюшевого слоника. Да, у каждого свои проблемы.

Наконец-то в поле зрения появилось огромное здание местного вокзала, на первый взгляд полностью состоящее из стекла. Огромные зеркальные панели отражали солнечный свет, становясь похожими на огромную новогоднюю игрушку.

Наша машина ловко остановилась в нарисованном белой краской квадратике. Секунда и из неё начали вываливаться люди.

– Я думал это никогда не кончится! – заворчал братишка, вываливаясь из машины.

– А мне понравилось, – радостно сказала мама, легко выпорхнув из машины. Всегда завидовала её аккуратным летящим движениям, не то что мои.

– Никому не хлопать дверями! – заранее предупредил всех папа.

Подхожу к двери багажника и открывая её, случайно задеваю чёрную кофту Жени оставляя на ней полоску грязи.

– Блин! Аня! – зачем орать на всю стоянку? – Это была моя любимая толстовка! – простите? Любимая?! Черная, без рисунка. Такое ощущение, что он ее купил на распродаже в первом супермаркете.

– Аккуратнее ходить надо! – буркнула в ответ.

– Ничего страшного, она всё равно мне никогда не нравилась, – сказала мама, осторожно обходя нас и беря пакет, – Женя, сходишь к нам в бутик и выберешь любую толстовку. Это не проблема. – сказала она, уже обернувшись через плечо, подходя к зданию вокзала.

– Ага, конечно… Для вас может и не проблема – полосатыми ходить, а для меня – это унижение… – тихо прошептал Женя.

– Ты что-то сказал? – резко развернувшись с издевкой спросила мама.

– Нет, я наоборот рад, – с открытым сарказмом сказал брат.

Смотря, на эту картину стараюсь не засмеяться в голос, но тихий смех сдержать не могу. Ловлю злобный взгляд Жени. Ой… кто-то сейчас получит. Быстро хватаю свой рюкзак и спешу к входу в здание, надеясь уйти незамеченной.

Захожу на досмотр. Выворачиваю карманы, выкладываю мелочь, ключи, стараясь, как можно меньше задерживать очередь. Отхожу к стене и жду родителей. Мама проходит «рамку» быстрее всех, потому что в отличии от меня у неё не огромный рюкзак, а маленький красивый клатч, который даже не досматривают. Вот папа в клетчатой рубашке отстёгивает Венин ошейник, кладёт его на ленту и пытается спокойно пройти через рамку с не пристёгнутой собакой, но не судьба. Хаски замечает меня и быстро проносится сквозь толпу, оттолкнув охранников, прямо ко мне. Добежав, начинает ластиться и радостно скулить.

– Давно не виделись! Целых пять минут! –начинаю гладить его за ушком. Через минуту прибегает папа, сразу пристегивая обратно поводок и вставая рядом.

Вот через досмотр проходит Женя. Светло-коричневая полоска грязи хорошо выделяется на фоне матовой черной ткани толстовки. Его заставляют вытащить все из карманов, и все те, кто думал, что Нарния находится в женской сумочке или шкафу, они просто это не видели1. Он достаёт семьдесят рублей мелочью, ключи от дома, брелок с изображением какой-то футбольной команды, зажигалку, ключи от мотоцикла, пружинку (откуда она?), половину стержня ручки, несколько скрепок и еще Бог знает, что. Затем также быстро запихивает все обратно по карманам, и как ни в чем не бывало подходит к нам.

После еще одной маминой проверки документов (миллионной за день), мы проходим к табло с расписанием. Мой поезд уже приехал, но пускать в него будут только в 9:30. Сморю на время – 9:11. Девятнадцать минут, чтобы найти делегацию и сопровождающего. Поворачиваюсь к маме и спрашиваю:

– Что тебе писала учительница? Где мы собираемся?

– В детской комнате ожидания, – сказала мама, сверяя номер поезда на билете и на табло.

– А где она? – снова не унимаюсь я.

– На третьем этаже, – говорит папа и оглядывается в поисках лифта.

Заметив стеклянные сооружения в другой стороне зала, мы направляемся к ним. Заходим внутрь, я нажимаю на кнопку с номером три, и кабинка приходит в движение.

Не понимаю, почему мы не могли собраться в обычном зале ожидания. На сколько мне известно, в делегацию входят мои ровесники плюс минус год. Согласитесь, сложно назвать нас детьми.

Выйдя из лифта, первым делом замечаю яркую детскую площадку. Яркий солнечный свет падает через панорамное окно на ряды кресел. Холодно-серые тени сливаются с тёмным полом. Светло-голубые стены визуально делают помещение более просторным. Здесь уже сидят люди. Судя по всему, это мои будущие соседи на месяц. Около каждого подростка стоят родители.

– Так… – мама достала из сумки свой любимый полосатый ежедневник, и стала что-то искать: – Вот! Нашла! Нам нужен Алексей, – после этих слов она убрала книжечку в сумку и достала зеркало, проверив не растеклась ли её любимая темно-вишневая помада. Это была одна из её привычек – частая проверка безупречного макияжа. Зачем она это делает – для меня навсегда останется загадкой. За всю свою жизнь я не помню, чтоб у мамы на людях растёрлась помада. Даже после ужина, она выходила из ресторана с идеально накрашенными губами.

– Здравствуйте! Вы из делегации? – спросила нас женщина лет сорока. На ее лице сияла ужасно натянутая улыбка с неровными зубами. Длинные накладные ногти до вмятин сжимали папки с бумагами, а огромные наращенные ресницы обрамляли яркие глаза. Её голубая блузка была вся усыпана пайетками, а ткань так сильно обтягивала полное тело, что в некоторых местах собралась в складки. Похожа она на ведьму. Если мою маму, одетую из собственного бутика, а если точнее, то в строгое сиреневое платье, с расшитым широким поясом, созданным по её эскизам, не вырвет на эту мадам с неприятным голосом, то я очень удивлюсь.

– Здравствуйте! Да, Анна Огонцова. Мы её родители.

– Что же, приятно познакомится, я Екатерина Михайловна – организатор этой поездки, – честное слово, мне уже плохо от её голоса.

– Т.е. вы поедите с нами? – с ужасом спросила я. Ее глаза ярко-голубые, обрамленные этими «пауками» переключились на меня, но только сейчас я поняла, что это линзы. Даже с моим неидеальным зрением, видно, что они одеты неправильно и заходят с одной стороны за границу радужки.