Людмила Перцевая - Испытание на прочность. Сборник рассказов

А она радостно с готовностью откликнулась:

– Так у нас с собой! Мы и в поезде из экономии постель не брали, просто постелили свои на матрацы, проводница не протестовала! Вы не волнуйтесь, они до света продрыхнут, умоемся и побежим по музеям, у нас такая программа!

Ну, еще бы…

«Вы, как заведующая гороно, должны знать, что восьмиклассники целую неделю вынуждены были проживать в антисанитарных условиях, без соблюдения режима, питаться, где придется, и кое-как. Они с раннего утра и дотемна бродили по городу и, естественно, очень уставали. Такое впредь просто недопустимо! Я надеюсь, что педагог вашей системы будет строго наказан… "

Тут Михаил Петрович опять остановился. Поскольку всю неделю, пока сиротки гостили в его школе, его не отпускало волнение, он въедливо допрашивал дочь, как там ее бывшая сокурсница справляется с детьми, где кормит, куда водит. Выяснил, что обедали они, как правило, в институте, где тоже ни у кого не поднялась рука ограничить вход таким посторонним. С утра, перекусив чаем с кашей в забегаловке, шли в музеи: побывали в Эрмитаже, в Морском музее, в Русском, опять в Эрмитаже, от которого они пришли в полный восторг!

Посетили театр комедии Акимова, невероятно, но их даже пустили на вечернее представление балета «Ревизор» в Кировском! У студентов в эти дни еще шла полным ходом зимняя сессия, но они умудрялись участвовать в этой авантюре – проводили экскурсии детей по городу, объявили по институту конкурс на лучший подарок: такого здесь никто не помнил!

«Думается, что вы, как лицо ответственное, отдаете себе отчет, что я, как человек невольно втянутый в эту авантюру, не мог доложить по инстанциям о недопустимом происшествии. Но и оставить без последствий поступок педагога, хоть и в ранге пионервожатой, не считаю возможным. Она должна понять, что дети – не материал для подобных экспериментов с не просчитываемыми последствиями!»

Что-то подобное он сердито выговаривал и этой девице, как там ее… Лильке что ли… Она рассеянно его выслушала и ни к селу – ни к городу вдруг сказала:

– Когда я пришла к ним работать, у них в детдоме совсем не было игрушек, а ведь там младшие школьники – еще совсем малыши! Мы через местную газету объявили сбор игрушек и… домашней обуви, представляете, у них никогда не было домашних тапочек! А потом я увидела, какое у них постельное белье… Да их просто обворовывали, все и всегда! Ну, они меня еще не знают (с тихой угрозой неизвестно в чей адрес). А мы с ребятами старших классов театр организовали и поставили «Братскую ГЭС» по поэме Евтушенко, представляете?! – и засветилась победной улыбкой.

Михаил Петрович посмотрел на свое письмо, нервно покрутил ручкой, отбросил ее, опять посмотрел в уже черное окно. Представил, как его незваные гости в вагоне пьют чай, закусывают пирожками домашней выпечки от новогодних застолий ленинградцев, как взахлеб вспоминают Эрмитаж… Театр… Петра на коне… Львов и сфинксов… Невский проспект. Как достают из своих котомочек припасенные простынки, и проводницы ничего им не говорят, когда они разматывают матрацы и застилают их и подушки своим бельем.

Вдруг Михаил Петрович досадливо комкает свое письмо и бросает его под стол.

… А ребятишки вполне благополучно приезжают в свой городишко, весь детдом от восторга и переживаний за путешественников ходит ходуном остаток каникул. Лилька, едва приведя себя в порядок, бежит в гороно, к своей бывшей учительнице по литературе Ксении Николаевне, и захлебываясь от восторга, рассказывает, как замечательно группу встретили, предупрежденный заранее директор («Золотой человек – Михаил Петрович!») для группы устроил спальню, как в институте детей кормили в столовой, помогли организовать экскурсии.

– Ой, Ксения Николаевна, я же вам говорила, что ленинградцы – особые люди, такие душевные, такие воспитанные, уж я-то их успела узнать и полюбить! А как дети были счастливы! Ну, когда они еще смогут побывать в Ленинграде, подумайте сами! И ведь мы обошлись минимумом средств – только на дорогу! А вся выписанная в профкоме помощь ушла на питание, да и то нам все помогали, везде помогали!

– Лиля, но разве на это можно рассчитывать? – стараясь говорить строго, подняла на нее глаза изрядно поседевшая за свою педагогическую практику Ксения Николаевна.

– Конечно! – убежденно ответила Лилька, – только на это и нужно рассчитывать! Или мы не советские люди?

– Ладно, советский человек, беги к своим пацанам, – вздохнула Ксения Николаевна, – у меня тут есть дело неотложное.

Лилька убежала, а заведующая гороно придвинула листок бумаги с твердым намерением написать письмо «золотому человеку» с благодарностью за чудесные каникулы сирот из детдома.

«Здравствуйте, дорогой коллега! Когда Лиля придумала эту поездку в Ленинград, никто не верил, что это возможно. Но вы согласились принять детей, взвалить на себя в каникулярное время такие обременительные хлопоты, и смогли лишний раз укрепить у всех у нас веру в человеческую доброту. По сравнению с вашим поступком моя зарплата, отданная детям на поездку, просто ничего не стоит!»

Тут она рассердилась сама на себя, на упоминание этой зарплаты, на меркантильность ноты, так некстати прозвучавшей в этой почти сказочной истории. Да и кому она напишет? Лилька даже номер школы не помнит, в которой вместе с детьми провела пять ночей, говорит, возвращались затемно, табличка прибита высоко…

Ксения Николаевна засмеялась, скомкала листок и бросила его в корзину. Да и что ее письмо «золотому человеку», разве он не видел своими глазами этих путешественников? Мою дорогую, сумасшедшую авантюристку Лильку?!

Она перед самым отъездом написала заявление в прокуратуру о том, что в детдоме орудуют воришки, обирают детей почем зря. Завертелось расследование. Наверное, даже не подумала, что и любимой учительнице, нынешней заведующей гороно, попадет по первое число! Но это уже совсем не сказочная история.

Начальник железнодорожной станции Виктор Петрович овдовел. Похороны, поминки, девятый день прошли в хлопотах и воплях Надиной родни. И лишь к сороковинам он вроде как опомнился и осознал всю громадность своего горя. Дом за эти дни посуровел, и дело даже не в том, что по-прежнему на зеркалах болтались черные тряпки, никто не делал уборку и не раскрывал штор. Просто дети вели себя не как при Наде – не шалили, не ссорились, и даже разговаривали тихо, потерянно. Как будто черная беда всех накрыла и придавила к земле.

Еще сколько-то вдовец сидел, замкнувшись, обдумывая, как вытащить свое пришибленное семейство к жизни и, наконец, отправился на работу. Полдня прошли в суете, как всегда накопилось дел! А ближе к вечеру отправился Виктор Петрович в будочку стрелочниц. Поговорил с дежурившей молодой женщиной, хмурясь от ее жалостливых взглядов, и неожиданно спросил: