Дарья Донцова - Концерт для колобка с оркестром

– Ничего, деточка, школа не показатель, получишь аттестат, пойдешь в медицинское училище, затем в институт, станешь акушером, продолжишь династию.

Но Яна вовсе не собиралась учиться на врача, ее не привлекала перспектива всю молодость тухнуть над учебниками. Девочке намного больше нравилось бегать на сеновал с местными парнями.

Валя завидовала Яне до зубного скрежета. Во-первых, не было никаких шансов явиться на танцы одетой лучше, чем Яна. Та носила красивые туфли производства Чехословакии, платья, выпущенные в ГДР, у нее даже имелись джинсы, самые настоящие, американские. Олимпиада разрешала Яне пользоваться косметикой и не хваталась за крапиву, увидав у нее в руке сигарету. А Таня, мать Вали, чуть не прибила свою дочь, когда та попыталась намазать губы.

Яне купили магнитофон, Валя могла лишь мечтать о подобной игрушке, у Яны был фотоаппарат…

– Нечего ей завидовать, – шипела Таня, – Липа хорошо зарабатывает, не чета мне! Лучше уроки учи, дура!

За этой филиппикой следовал крепкий тумак. Валя стукалась лбом о стол и, глотая слезы, бормотала:

– Ну и везет же некоторым, а она еще мамой недовольна.

Яна и впрямь росла грубой, практически не слушалась Липу, могла нахамить соседям.

– Распустила девку, – шептались бабы.

Один раз Катя Феоктистова, которую Яна, пересекая глубокую лужу на велосипеде, обрызгала с головы до ног, решила устыдить девицу и пришла к Олимпиаде скандалить.

Липа выслушала претензии, а потом заявила:

– Ты, Катя, лучше за своим сыном приглядывай, который день пьяный ходит.

– Зато людей не пачкает, – завизжала Феоктистова, – а твоя-то! Ваше развратница.

Олимпиада насупилась:

– Немедленно извинись перед Яной.

– С какой стати?

– Она не развратница.

– Б…. она и есть б…! Вечно с парнями обжимается.

Липа встала и взяла пальто.

– Эй, ты куда? – растерялась Катя.

– Пойду к тебе домой, – сообщила Олимпиада, – раз ты мою дочь оскорбляешь, то я твои тайны беречь не обязана. Расскажу, как в прошлом году делала тебе аборт, когда ты забеременела, только не от мужа, а от тракториста Лени.

– Не надо, – испугалась Катерина.

– Тогда извиняйся, – твердо сказала Олимпиада.

Историю эту, давясь от смеха, рассказала Вале Яна, которая всегда подслушивала, подглядывала за матерью и была в курсе всех ее дел.

И такую замечательную маму Яна не любила. Она регулярно устраивала Олимпиаде скандалы, орала, топала ногами и пугала ее.

– Поеду к Тоне жить, брошу тебя и уйду!

– Значит, Яна вовсе не голодала в детстве? – воскликнула я.

– Голодала, – затрясла головой Валя, – да у них на столе чего только не было! Икру ели, и не на праздник!

– И оборванкой Яна не ходила?

– Никогда. Вот хамкой была.

Я в растерянности поковыряла пальцем клеенку.

– Знаете, мы дальние родственники Олимпиады.

– Я поняла уже, – кивнула Валя.

– Так вот, моя племянница приезжала в Мирск после смерти Липы и обнаружила Яну одну, в нетопленой избе, в ужасной старой жакетке. Девушка пожаловалась, что голодает, мерзнет…

– Что? – вытаращила глаза Валя. – Ну прямо офигеть, не встать! Липа умерла в больнице, инфаркт с ней приключился. Только ее положили, Яну Тоня к себе увезла, когда же Олимпиада умерла, Антонина избу сначала заперла, а потом, спустя месяц, все мало-мальски ценное увезла. Дом она продать хотела, да кому он нужен. Яна у нее жила, ходила на занятия в училище медсестер, так-то вот, а уж где потом работала, не знаю. Она в Мирск очень редко приезжала.

Может, когда ваша племянница заявилась, Яна как раз тут была, за чем-нибудь приперлась! Мебели хорошей и занавесок уже не было, люстры тоже, холод небось в доме стоял, изба-то не топлена давно, вот она и накинула одежонку, в которой наши бабы на огород ходят… Ой, я вспомнила!

– Что? – оживилась я.

– Так про кацавейку! – завела Валя. – Я дома сидела, чаи гоняла, на улице мороз стыл, жуть. А нам еще свет вырубили. Сижу, значит, свечку жгу, книжку читаю. Тут дверь распахивается и вваливается Яна, такая расфуфыренная, куртка красивая, сапожки замшевые.

Валя, естественно, угостила подругу чаем, потекла беседа. Яна пожаловалась, что Тоня, у которой она сейчас живет, совсем сошла с ума.

– Ну прикинь, – возмущалась девушка, – велела мне сюда ехать, в мороз, угадай зачем?

– Не за картошкой же, – улыбнулась Валя.

– Кому она нужна, – скривилась Яна, – может, конечно, тут, в деревне, и хорошо всякие овощи сажать, только мы, городские, лучше в магазине купим.

Валя хотела было ехидно поинтересоваться: «И давно ты городской стала?», но промолчала, а Яна, прихлебывая чай, продолжала жаловаться.

– Ваще сбрендила! Велела в доме, на чердаке сундук найти, в нем какие-то шмотки, очень ей нужные!

Пакет с детской одеждой. Я говорю: «Тоня, холодно!»

А она: «Нет, поезжай, очень срочно надо». Ну и пришлось по морозу переть!

Налившись чаем, Яна вздохнула:

– Пойду в грязи рыться.

– Возьми мою плюшку, юбку и валенки старые, – предложила Валя, – а то измажешь красивую одежду.

– Твоя правда, – кивнула Яна и переоделась.

Красивую куртку, сапожки, брюки и пуловер – все дорогое, отличного качества она оставила у Вали, на себя нацепила рванину, которую дала ей подруга, и отправилась возиться на чердаке.

Больше Валя Яну не видела. Когда часы пробили одиннадцать вечера. Валя испугалась. Ей неожиданно пришло в голову, что подруга детства могла упасть, сломать ногу и теперь лежит одна в избе и зовет на помощь.

Схватив фонарь, Валя побежала к Гостевым. Но в доме никого не было. В полном недоумении Валя вернулась домой. Получалось, что Яна уехала в Козюлино прямо в вещах, в которых Валя возится на огороде, в «плюшке» и старой юбке, а красивую куртку, сапожки, брюки и пуловер бросила.

На следующее утро местная продавщица Нюра растрепала, что вчера в Мирск заявилась незнакомая девица на такси. Она спрашивала у Нюры, где находится дом восемь.

– Живут же люди, – вздыхала Нюра, описывая незнакомку, – молодая совсем, а в шубке из норки, шапочка такая же, сумка кожаная. А уж пахло от нее!

Закачаться. И собой хороша, прямо картинка!

Незнакомка дошла до дома Гостевых и исчезла в избе. Назад она вернулась вместе с Яной, одетой самым диковинным образом: в плюшку и рваную юбку.

Красавица обнимала Яну, а та плакала. Нюра чуть не вывернула шею, глазея на происходящее. Парочка влезла в такси и была такова.

– Больше она сюда не заявлялась, – сказала Валя, – ее вещи вместе с сумкой я в шкаф спрятала, так и висят до сих пор.

– Можете показать? – тихо спросила я.

Валя кивнула и ушла. Минут через пять она вернулась, неся красный пуховичок, брючки, пуловер и торбочку на длинном ремешке.