Маша Стрельцова - Как растлить совершеннолетнего, Или Научи его плохому!

— Постой-ка, — раздался голос Дэна сзади меня.

Я недоуменно нахмурилась. Мне показалось — или в его спокойном, нарочито спокойном голосе проскользнули какие-то странные нотки?

— Ну, — со вздохом развернулась я.

— А вот теперь объясни-ка мне, милая, что значили эти твои многозначительные намеки про завещания и отрезанные косы??? — рявкнул он. — Какого черта ты меня домой не пускала? Какого черта ты меня дураком даже перед охраной выставляла?

— Не выставляла я тебя дураком, — изумленно ответила я.

— Ага, я только появляюсь — я охрана сразу же — «Денис Евгеньич, а ваша Магдалина Константиновна ваши цветочки выкинула в помойку!»

— Врут! — возмутилась я. — Я только подумала об этом, да помойки не нашла! Я их бабушками подари…

И споткнулась о хмурый взгляд Дэна.

— Бабушкам значит?

— Подарила, — икнула я.

— Вот как?

— Слушай, а ты меня что, не любишь? — растерянно спросила я.

Как-то он себя вел совсем не так, как ведут себя привороженные.

— Да просто обожаю, — ехидно ответил он. — То, как ты себя вела, этому крайне способствует.

«Ты печать ставила ему на грудь, а там же охранный талисман, еще бы чего у тебя вышло», — зевая, сообщил голос.

«Погоди, но ведь фриз сработал», — растерялась я.

«Слушай, я не знаю, как работает магия, — рассердился голос. — И ты не знаешь. Радуйся, что все получилось именно так!»

— Уррааа! — завизжала я и повисла на шее у любимого.

— Гм, гм, — покашлял белобрысый мент, неодобрительно глядя на меня. — Денис Евгеньевич, показания бы ваши снять!

Любимый чмокнул меня в щечку и пошел с ним на кухню, а я, оглянувшись, увидела уже размороженного Александра Васильевича в наручниках, под Витькиной опекой.

— Знаете что? — ехидно сообщила я ему. — А ведь денежки вам мои бы не достались, зря бы вы грех на душу взяли! Я за эту неделю аж два завещания написала, последнее — вот прямо вчера! Так что ваша подделка была бы попросту недействительна, ибо лишь самое позднее завещание имеет силу! Вот так-то!

Бо-оже…

Каким взглядом он полоснул по мне… Все было в нем — и разочарование, и беспредельная ярость, и ненависть…

А я показала ему язык и пошла следом за любимым на кухню — помогать давать показания.

Маменька посмотрела на меня и с осуждением сказала:

— И ты хочешь сказать, что я должна поверить в эту…, — она запнулась, словно затрудняясь подобрать слова, — эту дикую историю???

— Мать, — укоризненно сказала я. — Как было — так и рассказала.

— Денис Евгеньевич! — возмущенно повернулась она к любимому. — Хоть вы ей скажите!

— А, ей что в лоб, что по лбу, — махнул тот рукой. — Больно она меня слушает! Сказал ей — лежи в кровати, поправляйся, и не успел выйти из дома, как она тут же сбежала!

— И от чего бы ей, интересно, поправляться? — поджала мать губы. — Девка здоровая…

— Ну так вам же только что она все подробно рассказала, — терпеливо усовестил ее Дэн. — Что ее чуть не утопили, потом чуть не придушили, потом отравили и прочее — прочее. Тут никакое здоровье не выдержит.

Мать на него посмотрела долгим взглядом, после чего нахмурилась:

— А вы мне казались здравым молодым человеком. А туда же, под ее дудку пляшете!

— А кольцо обручальное у Соньки на пальце тоже я придумала???

Все-таки у меня дурной характер. Мать еще и пяти фраз не сказала, а я уж воплю как на пожаре.

— И что, вы хотите сказать, моя племянница … замужем? — запнувшись, спросила мать.

Сонька отчаянно покраснела и пискнула:

— А дядя Витя Корабельников нас уже разводит! Я же не знала ничего!

Мать помолчала, после чего решительно заявила:

— Не верю!

И треснула сухоньким кулачком по столу.

— И для кого я тут два часа распиналась? — глядя на Святошу, задумчиво вопросила я. — Мать, ты мне можешь верить. Можешь не верить. Ты меня попросила все подробно разъяснить — и я подумала, что и правда надо это сделать, все же и ты тоже пострадала. Я твою просьбу выполнила, в общем, теперь и ты мою выполни, ладно? Одну. Всего одну.

— И какую же? — с подозрением спросила она.

— Не нуди. Дай помереть спокойно.

— Я нужу? — возмутилась она. — В смысле — я не нудю! Тьфу ты! В смысле — я не нудистка!

— Правда? — подняла я бровь, от души веселясь.

— Тьфу на тебя, — рассердилась она, поджала губы и отвернулась.

— Ладно, вы тут пейте чай, беседуйте, а я пожалуй пойду. У меня дела.

— Какие такие у тебя дела? — голос Дэна был не менее нудным и подозрительным, чем у матери. Хоро-оший зятек, на лету привычки перенимает.

— В спальню, — любезно пояснила я. — Мне доктор прописал покой и сон.

— Ну тогда конечно, — кивнул он.

— И дверь я закрою, — уточнила я.

— Значит, Святоше так можно?

Я посмотрела на преданно заглядывающую в глаза волчицу, которая конечно же бесшумно, но неотвратимо шла за мной следом — и ответила:

— А Святоша вопросов не задает. И не нудит!

— Я нужу? — возмутился он. — Тьфу, в смысле, я не нудю! Тьфу!..

— Ну да, я в курсе, что ты не нудист, — усмехнулась я и пошагала наверх.

Денис может сколько угодно меня опекать и кричать, что решит все сам, но вот маменьку я выручила — теперь надо и за папеньку взяться.

Раскинутые карты показали привычную картину. Папенька пьян и весел, около него теплая компания и ему на редкость хорошо. Господи, да где хоть он в лесу компанию-то нашел? Только что медведей споил…

Но тогда вопрос — чем???

Хотя, с другой стороны, я много раз замечала, что истинные алкоголики крайне изобретательны по части выпивки. Возможно, когда я приеду за папенькой — я обнаружу, что он владелец маленького лесного заводика по производству мухоморовки.

Взяв приготовленную отцову рубашку и телячий послед (у Грицацуихи как раз как раз отелилась корова), я сделала обряд на пуповину. На несколько месяцев, покуда теленок мал и не отходит от матери — этот обряд дает неразрывную связь с выбранным кровным родственником.

Бабушка моя делала этот обряд на меня. Старенькая она была, бабуля моя, когда ей меня спихнули родители, сложной ей было углядеть за такой егозой, как маленькая девчонка. И с тех пор жизнь моя существенно осложнилась. Бабуля всегда знала, что я делаю и где. Бессмысленно было врать, что я-де учила уроки, пока она лечила людей в соседней деревне. Бабуля точно знала, что я с мальчишками лазила по деревьям и даже разок свалилась и набила шишку.

Рука у нее была тяжелая, и посему я вскоре осознала, что врать — наказуемо. Лучше уж честно признаться. И с тех пор прошло уж много — много лет, а я до сих пор считаю, что врать — плохо для репутации, все равно правда всплывет и навредит. Уж лучше так не подставляться и быть честной.

Тихо — тихо мы с Лорой пересекли холл. Сонька, что стояла в столовой и доставала из тостера поджаренный хлеб — увидела меня, но я сделала большие глаза, и девчонка понятливо отвернулась. Мать в столовой, что располагается чуть дальше кухни, громко жаловалась Денису на то, как ей не повезло с дочкой. Со мной, то бишь.