Игорь Гречин - Тайна Черного моря

– Художник! Чего ворон ловишь? Когда я работаю, ты должен тылы прикрывать.

– Папаша, не надо ерзать, вы не на диком пляже.

– Ну, пора, й-йошкарола, – сам себе скомандовал прапорщик Поляков Михаил Иванович. И нажал кнопку. Дверь – наверное, для разнообразия – уплыла вверх, а не вниз, но за ней обнаружилась привычная решетка.

Громко хлопнул выстрел. Летучей мышью шарахнулось меж стен эхо. Стреляли оттуда. «Кроты» тренированно посыпались на пол, выплевывая из автоматных стволов гораздо менее шумные, но смертельно опасные игольчатые визитные карточки.

Странное существо за решеткой – некто небольшого роста в общевойсковой мятой форме, с бурой головой без глаз, носа и рта – затряслось, словно наступило на оголенный провод, и упало навзничь, нелепо передернув в воздухе ногами. Брякнулся рядом «макаров».

В клубах порохового дыма огненный лучик вакуумной горелки казался чуть голубоватым. Закапали янтарные сливы расплавленного металла. Преграждавшая продвижение последняя решетка перестала существовать.

Художник подбежал к убитому, сдернул с его головы мокрую половую тряпку. И хмыкнул недовольно, обнаружив под ней бледное, почти детское лицо.

– Малолетка!..

Как же этот мальчишка догадался, что его газом дурманят? Эх, был бы сейчас жив…

Прапорщик мысленно клял себя на чем свет стоит. Не столько за то, что взвод понес первые потери (выстрел постового оказался точным и оборвал жизнь сержанта Леонида Савченкова), а за то, что основной противник, находящийся за последним поворотом, предупрежден пальбой. И надежда, что «Черемша-3» сработала, невелика – ведь даже этот малец нашел способ себя от неё обезопасить. Догадался лицо тряпкой прикрыть…

– Ну что ж, сынишка, твой черед, – ободряюще хлопнул старшой по плечу лжеполковника.

Тот вздрогнул, но пересилил себя и наигранно уверенным шагом пошел вперед.

«Ладно идет, – подумал Иваныч. – Я б так не сумел. Невероятно похоже. Я б купился… Но поверят ли те, на кого рассчитан этот драмкружок?» Хороший, талантливый парень, вот только дома у него нелады. Месяц назад получил письмо. Ждал от девчонки, а написала её подруга – «Таня вышла замуж».

Михаил Иваныч тогда не нашел верных слов, чтобы помочь подчиненному. Решил не вмешиваться – вдруг сделает ещё хуже? Й-йошкарола… Будем надеяться, что мальчишка переболел и не сорвется в нужный момент.

– Ложная тревога, – достаточно правдоподобно имитируя голос Громова, поравнявшись с первой клеткой, сказал боец, загримированный под полковника.

Из мрака за сеткой ответа не последовало. Вполне возможно, что «Черемша» все же достала того, кто там, во мраке, скрывается. Лжеполковник, несколько успокоившись, зашагал дальше. Он не знал, кто там, внутри, но приказ требовал: «Уничтожить опасного врага». Значит, за сеткой во тьме скрывается опасный враг.

Какой именно – лжеполковнику Громову, а на самом деле Эдуарду Гойбергу двадцати трех лет от роду, так и не довелось узнать. Когда он проходил мимо апартаментов с табличкой «Мичман Жиба», что-то свистнуло, перехватило бедного Эдуарда за шею и с нечеловеческой силой потащило к сетке. Хрустнули позвонки, тусклый свет померк в глазах «крота». Мичман Жиба обеспечил себя автоматом.

Однако старший «крот» тут же, не вынимая руку из кармана, нажал кнопку на маленьком пульте, и пластиковая взрывчатка, заложенная в носовые одноразовые фильтры у бойца Гойберга, сдетонировала.

Надеясь, что вспышка взрыва ослепила таинственного врага, прапорщик Михаил Иванович Поляков бросил своих десять парней вперед, в атаку. Сам замыкающим, все по Уставу. Жалобно закудахтало, отлетая в сторону, попавшее кому-то под ногу оцинкованное ведро.

Бетонный пол задрожал под барабанной дробью подошв армейских ботинок из грубой свиной кожи. Затрепыхались огненные светлячки на концах автоматных стволов. Эхо выстрелов, многократно отраженное от стен, пола и потолка, свирепые крики живых и жалобные – умирающих слились в неразделимый грохот.

Полуоглохший от автоматного треска Поляков зажал рукой рот. Спаси и сохрани. Вот на ровном месте споткнулся боец Лютый. На службу пришел здоровым беззлобным увальнем, потешались над ним за фамилию. Вспомнилась выдача первых солдатских денег: «Солдат Лютый за грошима прыбув!» – «Выйди и зайди как положено, прочитай форму доклада на дверях!» – «Разрешите войти? Солдат Лютый прибыл за денежным удовольствием!» Начфин потом неделю ржал… Нет больше солдата Лютого. Лежа у стенки, бьется в агонии солдат Лютый.

Выронил автомат и схватился за горло двумя руками и солдат Станислав Шалкин. Знакомство Полякова с Шалкиным началось с обнаруженной в рюкзаке призывника бутылки водки. И потом с Шалкиным маялся. Самоходы через ночь. Весь снег зимой по нарядам вокруг казармы ему доставался. Трижды уже просил Шалкин «добро» командира части на свадьбу и трижды благодарил, что «добро» не дали. Горячий был, горячий… Лежит теперь Шалкин, заломив не красные в свете здешних ламп, а черные от собственной крови руки.

Страшно стало суеверному Полякову. А вдруг их действительно против пришельцев бросили? В кино однажды показывали: дрыхнут такие твари инопланетные, в колбах заспиртованные, а потом как проснутся, ка-ак прыгнут… И никакой пулей их не остановить, и нет от них спасения. А разве не шептались в казарме после отбоя, что Петрозаводское чудо наши ПВО сбили-таки за чертой города, а трупы кошмарных пилотов летающей тарелки перевезли куда-то в столицу? Может, эти трупы сейчас очнулись?..

Вне себя от раздирающего мозг ужаса Михаил Поляков заорал что-то нечленораздельное, вскинул автомат и непрерывной очередью принялся поливать титановые сетки, за которыми скрывалось жуткое Нечто и нещадно разило отряд из бесшумного, невидимого оружия. Поливал, пока магазин не опустел.

Это был не бой, а бойня. «Кроты» вслепую стреляли по черным провалам апартаментов и один за другим падали мертвыми.

По старому, ещё шестьдесят седьмого года, приказу сидящим в камерах спецобъекта У-17-Б запрещалось иметь оружие. Чихали они, конечно, на такие приказы, однако полковник Громов с каждого новичка брал честное слово.

И теперь в «кротов» из темноты летели не пули, а обычные булавки. Но этого «оружия» оказалось достаточно.

Сквозь зубовный скрежет рикошетов и визг острой бетонной крошки Художник услышал последний вопль Коляденко. И всем телом почувствовал пронзившую сержанта боль. И до тошноты ощутил собственную обреченность. Испуганно таращась на сворачивающегося от боли в калачик, скребущего ногтями бетон сержанта, бывший уркаган прикусил губу до крови и заставил себя крикнуть:

– Батя, уходи, я прикрою! Й-йошкар!..