Ирина Дягилева - Бумажная клетка

– Уважаемая, Галина Матвеевна, – начал Штыкин, – в связи с убийством Виктории Хромовой мы арестовали Назарова Никиту Антоновича. Пульхерия Афанасьевна утверждает, что она и Александр Николаевич Гранидин уговорили вас не говорить правду о том, с кем она была в ночь убийства Хромовой.

Галина Матвеевна грозно нахмурила выщипанные брови, химические кудряшки на ее голове возмущенно заколыхались, а бесцветные глазки от гнева еще больше обесцветились.

– Я что, по-вашему, врушка, что ли? – ощетинилась она.

– Врушка-старушка, – хихикнула Пульхерия, но тут же осеклась под свирепым взглядом домработницы.

Несколько секунд она смотрела на Пульхерию с ненавистью, словно хотела выжечь место, где та сидела. Штыкин с интересом наблюдал за ней. Она, поймав его взгляд, в мгновение ока переменилась и расплылась в самой любезной улыбке, затем надула губы, точно обиженный ребенок, собирающийся заплакать. Лицо Штыкина было по-прежнему непроницаемо. Он просто молча ожидал выплеска эмоций, но его не последовало, и вскоре Галина Матвеевна, справившись с одолевшими ее чувствами, внимала каждому его слову, всем своим видом показывая, что готова ответить на любой вопрос.

– Пульхерия Афанасьевна утверждает, что Григория Гранидина в ту ночь здесь не было, вместо него она провела ее с Никитой Антоновичем Назаровым. Она утверждает также, что вы застали их в самый неподходящий момент, а именно целующимися. Вам нечего бояться, Галина Матвеевна, скажите только, что здесь произошло на самом деле.

Домработница покраснела и стала нервно теребить оборки на фартуке, усиленно изображая, что очень нервничает и пытается взять себя в руки. Промокнув фартуком сухие глаза, она скорчила виновато-растерянную физиономию и сказала:

– Я вас не понимаю. Не знаю, что имеет в виду Пульхерия Афанасьевна, только в ту ночь здесь был Гришенька. Я накормила их ужином, потом они смотрели телевизор и играли в карты. А с Гришенькой их целующимися я не заставала… Грех-то какой, она ему в матери годится… К тому же Пульхерия Афанасьевна – женщина предпенсионного возраста, на нее наш Гришенька не позарится…

Пульхерия дар речи потеряла от таких слов. Особенно ее взбесило словосочетание «предпенсионного возраста». Уперев руки в бока, она презрительно усмехнулась, но на провокацию не поддалась и спокойно сказала:

– Она лжет. Ей Александр Николаевич две тысячи евро заплатил за вранье. Я сама передавала конверт.

– Это правда? – спросил Штыкин.

– Простите, Игорь Петрович, у Пульхерии Афанасьевны временное помрачение рассудка. Она очевидно с тем мужчиной в другой день встречалась, когда меня дома не было. Я за ней не слежу, мне не за это деньги платят. Может, она каждый день с разными мужчинами встречается, поэтому всех не помнит. Что касается денег, то здесь мне платят хорошую зарплату. Это не преступление получать деньги в конверте.

Пуля была в ярости:

– Гнусная ложь. Эта врушка-старушка так говорит, потому что Гранидин разрешил ей привезти сына в Москву, чтобы здесь положить в больницу. Понятно – теперь она правды не скажет, иначе он от своего обещания откажется.

По лицу Галины Матвеевны пошли красные пятна, она продолжала испуганно смотреть на следователя непонимающим взглядом. И делала это весьма убедительно. Штыкин был невозмутим, только, слегка щурясь, переводил глаза с Пульхерии на домработницу и обратно.

– Я работаю у Александра Николаевича уже давно. Сначала у него в доме, потом он мне поручил за Германом Александровичем присматривать. Разумеется, он хочет помочь моему Ленечке. Он добрый и заботливый, относится ко мне, как к члену семьи. И Гришенька, и Герман Александрович – все ко мне хорошо относятся, кроме вас, Пульхерия Афанасьевна. Вы меня с первого дня невзлюбили. Сказать про меня такую гадость… Будто я за деньги… Да как у вас язык повернулся? Это все оттого, Игорь Петрович, что она меня к Герману Александровичу ревнует. Думает, я его у нее отбить хочу.

От этих слов у Пульхерии закружилась голова, ей пришлось крепко вцепиться в спинку кресла, чтобы не упасть. У Галины Матвеевны вид уже не был испуганным, а глаза горели праведным гневом. Она потрясла крепко сжатыми кулаками перед физиономией противницы, пытающейся разрушить ее уютный мирок, который с таким трудом много лет обустраивала. Весь ее вид говорил о том, что она готова стоять насмерть.

– Интеллигентная женщина, а ведете себя некрасиво. Я вам всегда старалась угодить, самые лучшие куски на тарелку накладывала, но теперь…

Она не успела сказать, что собирается сделать с Пульхерией, но и без слов было ясно, что ничего хорошего ее противницу не ожидает. Лучшие куски она съест сама, Пуле достанутся яд или толченое стекло. И это будет еще легким наказанием за ее проступок.

– С вами все ясно, Галина Матвеевна. Вы твердо уверены, что в словах Пульхерии Афанасьевны нет ни слова правды? – спросил ее Штыкин.

– Ни слова, ни полслова, ни единой буковки, клянусь мамой, – ударила она себя кулаком в грудь.

– Хорошо, я вас понял. Вы пока идите. Сейчас я оформлю протокол, а вы его потом подпишите.

Домработница с гордым видом удалилась. Штыкин уселся на диван и на журнальном столике, неудобно согнувшись, стал заполнять бланк допроса.

– Неужели вы ей поверили, Игорь Петрович? – растерянно спросила Пульхерия.

– Дело не в том, поверил я или нет, – не отрываясь от протокола, безучастно ответил следователь, – важно, что ваши показания она не подтвердила. У вас есть еще свидетели?

– А Никита? Он же согласился с моими словами.

– Согласился, но как-то не очень убедительно. Если вы помните, в самом начале он все отрицал. Все это выглядит более чем подозрительно.

Пульхерии казалось, что она сходит с ума.

– Скажите, Герман Александрович обо всем этом знает? – Штыкин оторвал взгляд от протокола и посмотрел ей в глаза.

– Нет, – покачала она головой.

– Тогда найдите еще одного свидетеля. – Он спокойно наблюдал за ней, но ничего, кроме легкого любопытства, на его лице не отражалось. – У вас в доме, я заметил, есть консьерж. Быть может, он что-то видел?

Она задумалась, припоминая, как открывала Никите дверь.

– Нет, Никита тогда сказал, что консьержа на месте не было. – И тут ее осенило: – Паша Медведев, компаньон Германа, все знает. Он помог мне, купил Никите билет на свое имя и договорился с проводницей.

– Попробуйте пригласить его сюда. Я мог бы вызвать его в прокуратуру, но в неформальной обстановке… – …легче достичь желаемого результата, – с усмешкой закончила за него фразу Пульхерия.

Штыкин хмыкнул и вновь занялся составлением протокола.

Она решила позвонить Паше на мобильный и молила Бога, чтобы Германа не оказалось рядом с ним.