Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки

– Это так, перекусить. Часов через пять, если, конечно, их всех не загребут за нарушение спокойствия, свадьба подвалит, тогда будет большой стол.

– Спасибо тебе, Веня, но лучше мне уехать домой, а? – попросил Платон. – Я в незнакомых местах спать не могу, ну совсем не могу! А мне очень нужно поспать, понимаешь?

– Это ты не понимаешь! Я тебя сюда привез как раз поспать.

Они поднялись еще на два пролета.

– Выбирай место! – великодушно предложил Веня в огромном, почти пустом помещении.

Платон беспомощно огляделся. Больше всего его насторожило, что он не видит стен этой невероятной по размерам комнаты – так далеко они уходили или... их не было совсем? Он чувствовал лицом движение свежего воздуха. Перспектива заснуть на открытой площадке, продуваемой ветром, сразу же взбодрила.

– Я уже не хочу спать, – он потоптался, оглядываясь в поисках выхода.

– Тони, не дрейфь! – Вениамин не собирался отступать от задуманного плана.

Он прошелся, собирая подушки с пола, и вопросительно посмотрел на дядюшку:

– Куда хочешь завалиться? Посередине или в уголке?

Глаза Платона привыкли к полумраку. Он различил вдалеке несколько лежащих без движения одиноких фигур. Только не посередине!

– В уголке! – уверенно заявил Платон, прикинув, что если здесь есть угол, то вполне логично будет обнаружить и парочку стен, его создающих.

Обходя валяющиеся кругом подушки и слабые светильники, вделанные в пол, они наконец добрались до угла.

– Заваливайся, не смущайся. Сейчас я принесу еду и затравку, – пообещал Веня, бросая подушки на пол. – Не ищи, окон здесь нет, – приободрил он напоследок дядю и ушел.

Платон ощупал шершавые жесткие стены. Не прислониться. Несколько минут он топтался на месте, соображая, как удобней «завалиться» – присесть сначала или стать на колени? Присел. Кое-как сел боком. Прилег. Еще некоторое время ушло на подкладывание подушек под разные выступающие места. Подушек не хватило – ползком, на четвереньках, он подобрал еще парочку и вернулся в угол. Пол оказался подогреваемым. Соорудив подобие гнезда, Платон, наконец прилег, скинул ботинки, с удовольствием елозя ступнями по теплому полу и стараясь не думать о его чистоте. Как ни странно, лежать было удобно. Удобно и тепло. И что уж совсем удивительно – глаза начали закрываться сами собой.

– Этот? – спросил незнакомый голос, когда Платон только-только уравновесил ритм своего дыхания с сердцебиением – по четыре удара на вздох, четыре – на выдох.

– Он, – кивнул Веня, держа поднос.

К Платону наклонилось странное лицо, все проколотое металлическими бляшками.

– Пацан, – обратился к нему любитель пирсинга, – на сколько хочешь отключиться?

Он потряс небольшой колбочкой, поднес зажигалку к ее круглой нижней части, дождался дымка из горлышка и вопросительно посмотрел на Платона.

– Я?..

– Часа на три, – посчитал за него Веня.

– Тогда втяни один разок. Ртом, – уточнил хозяин колбы.

– Вдохни, Тони, – проникновенно попросил Веня в обалдевше лицо Платона. – Сбей ритм.

Его последние слова были настолько неправдоподобны, что Платон задержал дыхание. Никто не мог знать о счете – это был только им выработанный метод борьбы с аритмией, накатывавшей последние годы с упорством зловещего предсказателя скорой смерти.

Платон догадался, что ему предлагают наркотик. Спросить какой? Зачем?.. Странная апатия овладела им, тело отказывалось двигаться, расслабившись в тепле.

– Короче, пацан, – не выдержал незнакомец, – или вдохни, или отвали на фиг – мне в лом смотреть, как добро утекает в потолок.

– Разок, да?.. – Платон покосился на подсунутую к самому его лицу колбочку и... вдохнул.

– Кто так вдыхает, на фиг?! – возмутился паренек, заклепавший свою физиономию. – Выдохнуть сначала надо было как следует!

– Оставь Тони в покое, – угрожающим тоном попросил Веня. – Ты хоть знаешь, кто это, придурок?!

– Ну и кто? – выпрямившись, тот оглядел раскинувшегося на полу Платона.

– Это Кукарача.

– Да! – вдруг не своим голосом громко откликнулся Платон. – Я замочил... этого... Блинчика. С одного выстрела. В глаз!

– Подействовало, – констатировал Веня.

Только было Платон хотел подробно объяснить, что на самом деле стрелял не он, а подставной снайпер, как вдруг над его лицом нависла взлохмаченная голова глотателя огня.

Голова надувала щеки, умоляя Платона глазами спасаться. Тот только хихикнул – он с места не сдвинется! Щеки над ним раздулись до состояния воздушного шарика, когда сосок уже перекручивают ниткой. И вот стиснутый в куриную гузку рот не выдержал – на Платона обрушился смерч огня, унося его в полное забытье. И-и-ра-аз... И-и-два-а-а... – приостанавливало ритм сердце. На этот счет Платон успевал и вздохнуть и выдохнуть.

– Полночь... – сказал кто-то отчетливо, в самое ухо.

Платон поморщился и внятно произнес:

– Уж полночь близится... А Германна все нет. Нету Германна...

– Кто такой Германн? – выпрямился Федор.

– Платон Матвееви-и-ич! – пропела Илиса, присев и потрепав огромное раскинувшееся тело по плечу. – Вы твист мне обещали. Пора!

– Кто здесь Германн? – не унимался Федор.

– Остынь, – тронула его за ногу молодая жена. – Это Пушкин.

Платон дернулся и резко сел. И сразу люди рядом с ним расплылись, как привидения в старом фильме.

– Где мои ботинки? – спросил он ужасно озабоченным голосом.

Ему подали ботинки. Платон кое-как натянул их, попытался справиться со шнурками – не смог. Илиса уже присела, чтобы помочь, но Вениамин осторожно убрал ее в сторону и занялся туфлями сам. Обнаружив себя обутым, Платон впал в раздумья: как поприличней встать – вот вопрос. И вдруг его тело сделало невероятный финт: ноги переплелись, и он легко, почти как воздушный шарик, взлетел вверх, взмахнув руками. На перекрещенных ногах стоять было ужасно неудобно – Платон чуть не упал, но вовремя и весьма элегантно сделал мах правой ногой в сторону и сохранил равновесие. Он осмотрелся. Где-то далеко внизу стояла кучка отдаленно знакомых людей – если напрячься, он мог бы вспомнить их имена. Они размахивали руками, лезли на его огромный ботинок, как на гору. Платон топнул ногой, чтобы испугать их, и захихикал.

– Хочу есть! – заявил он, чувствуя, как кто-то изловчился настолько, что взобрался, верно, на высокую лестницу и теперь подталкивает его в спину. – Брысь, – махнул он рукой назад, не глядя. – Я еще не зевал, не плевал, не кашлял, а также – не икал, не чихал, не сморкался, как это подобает после сна и перед завтраком. А на завтрак!.. – Платон поднял многозначительно указательный палец вверх, – чтобы не повредили ни сырость, ни сквозняк, должны подаваться «превосходные вареные потроха, жареное мясо, отменная ветчина, чудесная жареная козлятина и в большом количестве ломтики хлеба, смоченные в супе».