Андрей Евпланов - Змеюка на груди

Нет уж, где еврей пройдет по жердочке, там русский непременно вляпается в дерьмо. В случае чего Ефим может уехать в Америку, в Израиль — у них везде родина, а Никиту никому ни где не нужен. К тому же он семейный человек, а не какой-нибудь перекати поле. Жена сидит без работы уже полгода, сын в седьмом классе, кто о них позаботится, если отца посадят за связь с международными террористами? Пусть даже не посадят, а дадут срок условно, от этого не легче: в работы уволят, как пить дать, в агентстве не держат людей с подмоченной репутацией.

Все эти доводы Никита громоздил в своей голове для того, чтобы внутренне оправдать дезертирство, но в душе-то он знал, что предает друга, и очень переживал из-за этого, даже аппетита лишился.

Из кухни прибежал сын: «пап, дай червонец, у нас собирают на ремонт стульев». «Ну вот, — подумал Никита, залезая в бумажник. — А если меня уволят с работы, кто спиногрызу будет давать деньги на стулья, на учебники, на жвачку…»

Пришла жена и спросила с чем ему делать бутерброды, с колбасой или с рыбой. «А если посадят, придется перейти на тюремную баланду», — опять пожалел себя Никита, но как-то неубедительно.

Не услышав от мужа вразумительного ответа, жена сделала бутерброды на свой вкус, с колбасой и сыром, завернула их в фольгу и положила вместе с огурцами, помидорами и крутыми яйцами в красивый пакет, на котором была изображена Энди МакДауэлл со своей ослепительной улыбкой. Фирмачи, которые привозили на склад косметику, подарили всем охранникам по целой пачке таких пакетов.

Никита молча взял дневной паек и пошел на дежурство.

На складе царил полный сумбур. Пришли сразу два контейнера с импортной косметикой. Угрюмые грузчики, дыша перегаром, то и дело сталкивались друг с другом в узких проходах и при этом крыли друг друга матом. Сопровождающие с накладными в руках носились за ними, пытаясь на ходу сосчитать коробки. Завскладом что-то кричал и махал руками.

— Бардак, — констатировал охранник Николай, которого Никита должен был сменить. — И так с семи часов. Ни побриться, ни позавтракать…

— Деркун, — подскочил завскладом, помоги стеллаж освободит, а то эти алкаши все лосьоны переколотят.

— Это в мои обязанности не входит, — сказал Никита. — Оговаривайте эти вопросы с моим начальством.

— Ну не будь формалистом. Я тебя по-дружески прошу. За мной не заржавеет. Ты знаешь.

«Один по-дружески просит, чтоб я на складе корячился, другой в змееловы вербует. Совсем, оборзели, дружки», — проворчал Никита, и пошел кантовать ящики с лосьоном. С завскладом ссориться не было резона, под праздники он всегда делал охранникам подарки — наборы косметики для жен.

— Я тебе газеты оставлю, а сам пойду, — крикнул ему в след Николай.

Через полчаса контейнеры уехали, грузчики пошли похмеляться, и на складе воцарилась привычная тишина.

Никита включил чайник, развернул газету и полез в пакет за бутербродом. Но бутербродов в пакете не было и огурцов, и помидоров и яиц и вообще это был не его пакет. «Колька, идиот, перепутал пакеты, — догадался Никита. — Что ж мне теперь до утра лапу сосать? Нет, определенно пошла черная полоса в жизни. А, может, у Кольки осталось что-нибудь пожевать?». В пакете были бритвенные принадлежности, влажное полотенце, а в нем картонная коробка. Никита открыл коробку в надежде найти съестное. Там были какие-то брикеты в полиэтиленовой упаковке. «Финики, что ли, — подумал Никита, и разорвал одну упаковку. Нет, это были не финики. Никита сразу узнал этот запах. Так мог пахнуть только гашиш. «Ай да Николай, да тут этого зелья тысяч на пять баксов, если не больше, — Деркун был поражен неожиданным открытием.

Он положил брикет в коробку, обернул ее полотенцем и вернул в пакет. «Ладно, Коля, посмотрим, как ты будешь выкручиваться».

Николай не заставил себя долго ждать. Он прибежал на вахту с выпученными глазами, сунул Никите в руки его пакет и схватил со стола свой. И только после этого сказал:

— Извини, я пакеты перепутал. Ну, пока.

Но тут Никита с неожиданной для его комплекции ловкостью схватил его за руку и завернул ее за спину.

— Колись, скотина, откуда наркота? Сейчас сюда приедет наряд, и ты будешь говорить уже с ними.

— Это не мое, — заскулил Николай. — Это я из «сейфа» взял, думал лекарство…

«Сейфом» на складе называли бокс с бронированной дверью, где хранился особо ценный товар — французские духи, кремы, губная помада известных фирм. Ключи от «сейфа» были только у завскладом.

— Значит, ты украл ключи и взял наркотик, чтобы продать?

— Нет, только для себя. Ни о какой продаже я не думал, сам хотел попробовать. Интересно было, как он действует. Шерлок Холмс говорил, что гашиш усиливает умственную деятельность.

— Во первых, Холмс курил опиум, а во вторых, зачем тебе, ублюдок, умственная деятельность? — Никита оттолкнул Николая, так, что он чуть не запахал носом пол. — Ты же имя свое через два «а» пишешь. Нет, сам бы ты курить не стал. Ты хотел заработать на горе других. Ты себя любишь, спортом занимаешься, фирменные вещи покупаешь, маникюр себе делаешь, а на других тебе насрать. Вот я тебя и сдам.

— А кто докажет, что это я взял коробку, а не ты? — осмелел сразу же воришка.

— Тут и доказательств не потребуется, я просто скажу хозяевам этого товара, что ты крысятничаешь, — Деркун вспомнил вдруг про министра-наркодельца, о котором говорил Стас и решил сыграть ва-банк. — Мирзе скажу, и его бабаи тебя за это уроют.

Николай понял его по-своему.

— У меня нет денег, — сказал он. — Если ты дашь мне два дня, то я реализую это и отдам тебе половину выручки. Это будет больше тысячи долларов.

— Когда Мирза обещал забрать товар?

— В пятницу.

— Вот и хорошо, положи все, что взял на место и иди домой. Мы с тобой потом сочтемся. И не вздумай опять схватить мои бутерброды, а то я тебе башку откручу.

Квартира Вартанова помещалась в доме на набережной, не в том знаменитом и не на той набережной, но все же в достаточно элитном. Об этом свидетельствовало число дорогих иномарок на стоянке перед домом и многочисленная охрана. Фима договорился о своем визите по телефону, поэтому его пропустили в подъезд беспрепятственно.

Вероника оказалась большой костистой дамой, лицо которой состояло в основном из нижней челюсти. Фима рядом с ней был как Санчо Панса возле Росинанта.

— Ну и какое у вас ко мне дело? — спросила она, расположившись в кресле-качалке посреди просторной гостиной, устланной коврами, где по стенам были развешаны морские пейзажи в стиле Айвазовского, но написанные явно рукой дилетанта. Кроме кресла в комнате не было «посадочных мест» и Фима остался стоять, как провинившийся школьник в кабинете директора.