Дмитрий Леонтьев - Дипломатия греха

— …противно, но как переклинило меня, — тихо бубнил человек, говоривший со мной несколько минут назад. — Да еще дети… Но я испугался: если б мне кто воспротивился, я мог и взорвать. А дети… Они просто перепугались. Я же не собирался никого убивать… Совсем не собирался.

— Ты и при желании никого бы не убил, — услышал я голос Разумовского. — Гранату тебе «липовую» подсунули, без взрывателя.

— А это?

— Имитация, — пояснил иерей. — Но тебе, Петя, надо лечиться. У тебя с нервами неладно. Этот нервный срыв первый сигнал. Оно и понятно: нервы, психозы… Но дальше запускать нельзя. Беда может быть…

— Вот ты — хороший человек, батюшка, все понимаешь… Но я боюсь. Убьют они меня. Как только выйду, так и убьют.

— Не бойся, не убьют. Я выйду вместе с тобой. Выйдем и все решим. Тебя обследуют, вылечат.

— Я здоров, просто я думал…

Я постучал костяшками пальцев в дверь и тихо попросил:

— Мужики, вы меня извините, что прерываю, но я буквально на минутку… Вы уже все решили?

— Да, ответил мне иерей. — Все в порядке, не беспокойся. Через пару минут мы выйдем.

— Тогда вот что… Я сейчас сматываюсь, а то Никитин меня живьем съест за эту самодеятельность. Да и эти, из управления… Андрей, ты, когда все тут закончишь, прямиком домой иди, хорошо? Я тебя там подожду, отсижусь, пока начальство не остынет.

— Хорошо, — отозвался Разумовский. — Так вот, Петя…

Я пробрался вдоль стены общежития и, проскочив оцепление, смешался с толпой зевак. Не успел я отойти и на сто метров, как позади меня послышались приветственные крики. Я оглянулся. Подоспевшие журналисты без остановки нажимали на спуски своих фотоаппаратов, ловя в объектив выбегавших из распахнувшихся дверей автобуса детей. Когда последний ребенок оказался за чертой сузившегося круга оцепления, на порог шагнул сияющий улыбкой Разумовский и помахал журналистам рукой. Над толпой взметнулся новый рев восторга и аплодисментов.

Я укоризненно покачал головой, засунул руки в карманы и побрел прочь.

— Совсем замучили, — пожаловался мне запыхавшийся Разумовский, открывая дверь своей квартиры. — Проходи, я сейчас дух переведу и кофе приготовлю. Интервью, протоколы, протоколы, интервью… Брр!..

— Судя по тому, как ты сиял голливудской улыбкой возле автобуса, сложно сказать, что ты был против интервью, фотографий и прочей журналистской мишуры.

— Это нужно не мне, — гордо сказал иерей. — Это нужно церкви. Престиж. Да и рейтинг популярности поднимет.

— Церковь и рейтинг, покачал я головой. — О, двадцатый век, двадцатый век… Соседство противоположностей.

— Ничего здесь противоположного нет… Но мы не об этом. Ты вовремя смылся: начальство рвало и метало. Достанется тебе на орехи!

— До завтра остынут, — отмахнулся я. — А сегодня я на работе больше не появлюсь. У меня правило: одно доброе дело в день. На сегодня лимит исчерпан, да и время уже… Я просто понял, что это не террорист. И обращаться с ним надо было соответственно, а то он мужик простой, сложностей бы не понял, и чего доброго… Но обошлось, и, то хорошо.

— А если б это был террорист?

— К нему бы я не сунулся, — признался я. — Не мой профиль. Я не знаю их законов, принципов, жизни. А тем, чего я не знаю, я не занимаюсь. Так можно только усложнить ситуацию.

— А чего там требуется знать особенного? — в голосе иерея появились нотки, заставившие меня насторожиться. — Такие же преступники, как и все прочие. Бандиты, требующие денег, власти и выполнения поставленных условий. Добивающиеся этого всеми возможными способами. Убийцы.

— Это другое направление, — упрямился я, интуитивно чувствуя подвох. — Я в этом ничего не понимаю, не знаю… И знать не хочу!

— Это ты на всякий случай добавил? — улыбнулся иерей. — Коля, а скажи-ка мне, что бы ты стал делать, если бы… Если б преступники в целях устрашения начали отстреливать офицеров утро? Помнишь, как Ленька Пантелеев?

— Я бы начал показательно отстреливать преступников… В целях устрашения, как маршал Жуков в Одессе.

— Я серьезно.

— А я шучу?..

— Хм… А как ты относишься к братству офицеров вообще?

— Что значит «братство офицеров»? — иронично усмехнулся я. Среди офицеров есть интенданты и коменданты в званиях майоров и полковников, есть начальники складов и канцелярская братия со звездочками на погонах, и я даже знал лично одного майора с интересной должностью: «начальник пионерского лагеря». Если эту должность занимают люди, вышедшие на пенсию, или по состоянию здоровья я понимаю, но когда это обычные наглые и жирные канцелярские…

— Тихо-тихо-тихо, — похлопал меня по плечу иерей. Праведный гнев «боевого» офицера я понял. Но я о других офицерах. Знающих, с какой стороны у автомата прицел и чем пахнет иприт.

— А почему ты спрашиваешь? Хорошо отношусь… Странный вопрос.

— Ничего странного. Этот вопрос, так сказать, прелюдия. Позавчера я отпевал одного парня, капитана внутренних войск, участвовавшего в боевых действиях на территории Чечни…

— Да, это по-настоящему погано — хоронить молодых парней. Грязная эта война, когда-нибудь то, из-за чего она началась, всплывет на поверхность и осядет на тех, кто ее развязал.

— Он был убит не в Чечне. Его застрелили возле подъезда собственного дома, когда с женой и дочерью он возвращался после выходных с дачи. Машину расстреляли в упор, из автомата. К счастью, женщина и ребенок не пострадали. Парень прекрасно знал, на что способны пули из автомата Калашникова, и, уже раненный, выскочил из машины, отводя огонь от жены и ребенка. Они остались живы… А в него было выпущено две обоймы.

— Поганая история, согласился я.

— А его друг рассказал мне, что незадолго до этого, дней за тридцать, погиб еще один офицер, отличившийся в Чечне. Они даже были знакомы между собой по боевым командировкам. Этого взорвали в машине, когда он ехал записывать интервью для радио. Я заинтересовался одним общим, связывающим эти убийства звеном. Но об этом чуть позже. Вчера я проверил через старых знакомых по угро, сколько еще аналогичных убийств было в городе за последние три месяца. Оказалось, пять. И три из них, вне всякого сомнения, являются результатом деятельности одного или группы киллеров. Это серийные убийства.

— Очень интересно для ФСБ или «убойного» отдела, сказал я. — А вот зачем ты мне это рассказываешь? На впечатлительного ты не похож, да и впустую языком молоть не станешь… И все же заинтересовался этим делом. Что-нибудь слышал или догадываешься?

— Догадываюсь, — кивнул Разумовский. — Здесь сложно не догадаться, когда тебя всеми силами к этой мысли подталкивают. Это акция устрашения. Рядом с каждым убитым лежал лист из Корана. Все убитые — отличившиеся в Чечне офицеры, за исключением одного журналиста, написавшего ряд довольно едких и изобличающих статей об этой войне.