Дмитрий Леонтьев - Дипломатия греха

— Значит, вы тоже в некотором роде потерпевший?

Он протестующе замахал руками:

— Что вы?! Я и не надеялся на этот дар, потому и не испытываю огорчения. Тем более что ценности материальные я не собираю, умножая ценности духовные…

— Что ж… Спасибо, буду искать дальше. Николай Петрович, а почему вы решили создать подобное общество? Что побудило вас к этому?

Худенко вздохнул так, словно воспоминания угнетали его:

— Слишком много я сделал зла в молодости, чтобы уносить его с собой по сторону… Если я успею сделать добра хотя бы столько же, значит, мне не страшно будет уходить… И смею еще раз повторить свое приглашение: найдите время и посетите наше братство, может, вы найдете что-то для себя, для своей души…

В квартире меня встретила обнадеживающая тишина. Девочка тихо сидела за столом и что-то рисовала. Разумовский, сложив руки за голову, тихо посапывал на диване.

— Тихо, — с серьезным видом предупредила меня Наташа. — Он устал.

— Понимаю, — ответил я шепотом. Он много работал… Ты молодец. Другие девочки шалят, балуются, а ты тихо сидишь и рисуешь… Что это ты делаешь?!.

— У тебя книжки без картинок. Я их туда врисовываю. Много уже врисовала. Теперь они интересней.

С трудом держа себя в руках, я просмотрел книжки из моей библиотеки, в которые уже были «врисованы картинки». Ребенок потрудился на славу. Работал, не покладая рук, так как даже для меня нелегко было бы украсить человечками, солнышками и птичками пятитомник Мопассана и около дюжины детективов и исторических романов.

— Ты рад? — спросила она простодушно. — Теперь у тебя красивые книжки.

— Спасибо, девочка, — сквозь зубы ответил я и, подойдя к дремавшему иерею, склонился у него над ухом: — Подъем, отче! Ты чем здесь занимаешься?! Вы чем здесь вдвоем занимаетесь?!

— Что такое? — открыл глаза Разумовский. — Что ты шипишь? Рисует ребенок, как я и сказал ей. Сидит тихонько и рисует.

— Это не она сделала, — скрипел я зубами, тыкая иерею в нос красочный том Гарольда Робинсона. Это ваш совместный труд! Все, что я накопил за свою жизнь, — это книги! И за один день…

— Тебе честно нравится? — окликнула меня Наташа из-за стола.

— О-очень, — голос плохо слушался меня, и я откашлялся. Шедевры! Ты, когда вырастешь, наверное, будешь художником? Картины будешь рисовать?

— Нет, — заявила она. — Я буду как папа. Дома людей в земле откапывать. Откапывать все и находить. Он мне рассказывал, как они город нашли. Все-все разбито было, а они собрали. Тарелки и кастрюли разбиты были, а они склеили. И игрушки тоже там нашли.

— Хорошая идея, — согласился я. — Интересная. Если б я не был офицером, наверное, тоже стал археологом. Мотался по стране, искал старинные гробницы, курганы, таящие сокровища… Расти, малыш, может, ты еще и найдешь свою Трою.

— У меня уже, получается, гордо заявила она. — Я твою вазу с полки уронила и так сложила, что даже незаметно.

Медленно я скосил глаза направо, где раньше стояла в серванте хрустальная ваза, подаренная мне на день рождения девчатами из ИДН. На месте играющей десятками разноцветных огоньков вазы теперь высилась бесформенной грудой не менее искрящаяся куча осколков.

— Батюшка, — тихо попросил я, — подвинься, дай-ка мне присесть… Что-то мне… Что-то я…

— Ты заболел? — обрадовался ребёнок. — Мы тебя сейчас лечить будем! Рыбьим жиром! Меня мама всегда рыбьим жиром лечила!

— Дяденьке нужно отдохнуть, — остановил ее порыв Разумовский. — Ты пока порисуй. Хотя…

— Ничего, ничего, — махнул я рукой, — пусть рисует. У меня еще много книг. А когда размах потребуется, можно на обои перейти, я недавно как раз новые наклеил… В цветочек… А потом паркет поднимем, будем там Помпею искать…

— Узнал что-нибудь? — иерей сладко зевнул и передернул плечами, сбрасывая остатки сна. — Ого! Это я четыре часа проспал?! Где ж ты все это время?

— У Худенко, меланхолично ответил я. — Затем у нотариуса, у которого оформляли дарственную на квартиру, снял с документа копию и отправился к знакомому эксперту, пусть проверит подлинность подписи Виктора.

— Молодец, — похвалил иерей. — И кто этот Худенко?

— По-моему, безобидный малый. Организовал маленькое религиозное общество, что-то вроде «Белого братства» в миниатюре. Блаженный. Читают вслух разные заумные книжки и занимаются уборкой улиц. Единственное, что меня смущает, это то, что на них оформили квартиру Хмелевские. Если подпись мужа окажется подлинной, будем отрабатывать другие версии. Но это я узнаю только завтра. Признаться, я с большим предубеждением отношусь ко всем подобным сообществам. Я им не верю так же, как в свое время не поверил в приватизацию. И то и другое обман, направленный на вытягивание денег. Но это хотя бы конкретное лицо, остальное пока туманно. Поэтому я займусь для начала им.

— Я тоже против подобных сообществ, хотя и по другим мотивам. Но в данном случае слишком натянуто. Нужно быть полным идиотом, чтобы так открыто действовать. Ты слишком упрощаешь.

— Может быть. Но сначала я должен убедиться в том, что ошибаюсь.

— Когда я был еще офицером угро, У меня бывали случаи, когда мотив был ясен, как день, и непоколебим, как скала, а вот улик не было вообще. Бывало так, что улик хватало на десятерых, а мотив до последнего допроса оставался непонятен. Но так, чтобы в рабочей версии не было, ни мотива, ни улик, такого еще не бывало. Квартира — слишком «открытый» мотив. Его можно смело исключать. У тебя закостенелый подход к работе. Лежащее на поверхности не всегда самое правильное.

— Есть и другая причина: иной версии у меня нет.

— С таким успехом можно предположить, что это дело рук темных сил, потревоженных во время раскопок. Коля, отрабатывая эту версию, ты просто будешь терять время.

— Вот в чем совершенно не нуждаюсь, так это в деформированном чувстве юмора, направленном на мои интуитивные поиски предпосылок данного преступления!

Разумовский несколько раз открыл и закрыл рот, удивленно и восхищенно глядя на меня.

— Круто, — похвалил он. Где ты это вычитал?

— Все! — обиделся я. — Хватит. Не помогаешь — так хоть не мешай. Если уж я ошибусь, то сам ошибусь, а коль выиграю, то тоже сам. Для меня вся эта история и так обременительна. Всю жизнь я прожил один и счастлив этим. Поэтому появление в моей жизни всяких иереев и девочек… А где Наташа?

— Вы меня зовете? — выглянула она из коридора.

— Нет, нет… Что ты там делаешь?

— Готовлю вам ужин.

— Надеюсь, хоть что-нибудь из продуктов осталось целым и съедобным, — шепнул я иерею и улыбнулся Наташе: — Хозяюшка ты наша! Отдохни, теперь мы с отцом Владимиром доделаем все сами.

— Тогда я пойду стирать твою одежду.

— А у меня нечего стирать. Всё чисто и сложено в шкаф.