Дарья Донцова - Бабочка в гипсе

– А с ними что? – забеспокоилась я. – Заболели? Надо позвать ветеринара, вдруг это инфекция, еще на собак перекинется!

Баба Нила поманила меня пальцем:

– Иди сюда.

Я вошла вслед за ней в кухню.

– Во, – ткнула старуха пальцем в тарелку на столе, – сожрали! Вдруг помрут? Колька в этих быдр последние деньги вложил, приплода ждет, а ему вместо быдрят – покойнички. Оно и понятно, что никто не родится, но ведь взрослых продать можно.

Я глянула на полусъеденный темно-зеленый шар и успокоила бабу Нину:

– Это арбуз Томаса, ничего страшного, быдры…

Признаться в ночном обжорстве я не успела, баба Нила схватила останки ягоды:

– Это кактус!

Я плюхнулась на табуретку:

– Прости? Ты о чем?

Старуха поднесла усеченный шар к моему носу:

– Арбуз внутри либо красный, либо розовый, а этот?

– Синий, – в шоке ответила я, – смахивает на… на… – Сравнения не нашлось, желудок стал ритмично сжиматься, в животе громко забулькало.

– Это кактус, – повторила бабка, – и не Томаса, а мой! Я купила его в торговом центре на площади.

– Где же колючки? – прошептала я и начала интенсивно чесать шею.

– Это особый сорт, название ему «Голая голова», – удрученно ответила старуха. – Продавщица дала мне жидкость, велела его дезинфекцией обработать, у него на коже паразиты живут, вошки растительные, если их не перетравить, они на другие горшки переползут.

На меня напала икота.

– Я облила молодца, – вещала баба Нила, – оставила его на ночь на кухне, на столе. С утреца встала, глядь, ушел красавец! Открываю холодильник, он тама стоит, под полотенцем, полусожратый. Оно, конечно, мне зелень жаль, недешево стоила, я на нее с пяти пенсий копила, уж очень кактусы люблю. Но быдр жальче! А ну как они лапки отбросят! У, заразы хитрые! Ножиком отрезали, тряпочкой прикрыли, в холод поставили, под человека косили. Ума у них вагон, а соображения, что это вредно, нет!

Моя икота перешла в кашель, в кухню вошел Колян.

– Во, – потряс он лохматым комком, – это Степан, весел и бодр. А Петя тут! Мама, ты и правда думаешь, что они умеют пользоваться ножом и открывать холодильник?

– Какой же идиот, кроме полоумных быдр, схарчит кактус? – возразила баба Нила.

После этой фразы мне окончательно расхотелось сознаваться в своей оплошности. То-то арбуз показался мне начисто лишенным вкуса!

– Мой мозг плавить остаток водка, – пожаловался Томас, заглядывая в кухню, – иметь нам аспирин?

– Знаю, кто кактусом полакомился, – усмехнулся Колян. – Томми, у тебя вчера гости гудели?

– Долго, – простонал американец, – пробили часы на Спасской башне, пришел Новый год, они уехали. Сам не помнить!

– Ты съел кактус? – прямо спросил Колян. – Не смущайся, пьяному простительно.

– Я? Да? – задумался американец. – Ночью гулял за свежей водой. О! Вкушал от плода! Холодный был!

– Идиот! – всплеснула руками баба Нила и кинулась к шкафчику.

– Я натворил кошмаров? – испугался Томас. – Не строил планов коварства, желаний лишить кактус жизни не имел. Простите доброго молодца!

Баба Нила сунула жильцу кружку.

– Что есть там наплескано? Цвет внушает странное отношение, – засопротивлялся студент.

– Марганцовка, – пояснила старуха, – первое средство от всего.

Томас с подозрением глянул на бабу Нилу:

– Универсам?

– Нет, в аптеке продают, – неправильно поняла его старуха, – дешевая вещь, а работает лучше врача.

Американец покорно проглотил розовую жидкость, а у меня в животе развернулись масштабные военные действия. Вот только, в отличие от бабы Нилы, я понимала: растворенные в воде кристаллы не заменят антибиотиков, надо посоветовать студенту идти к доктору и самой поспешить в аптеку.

– Глотай, глотай, – приговаривала баба Нила, – не морщись, на вкус это лучше водки.

Я кашлянула, открыла рот, и тут в кухню вплыла Прасковья Никитична.

– Нина здесь? – вполне нормальным голосом спросила она.

– Не заходила, – прокряхтела баба Нила.

– Я ушла и не вернулась, – понизила голос мать Силаевой, – говорила я ей: не затевай. А она словно с привязи сорвалась, ополоумела, заорала: «Хочу его выручить, плевать на людей». Ой, плохо получилось! Поймали Нину фашисты, утащили в Краснодон, пытали и убили. За листовки!

Томас подавился марганцовкой и стал отчаянно кашлять. Я похлопала его по спине:

– Не нервничай, Прасковья Никитична бредит, она пересказывает роман писателя Фадеева «Молодая гвардия».

– Продукты она ему не носила, запрет вышел, – монотонно бубнила старшая Силаева, – и о детях не думала. Конечно, он мне сын, но ведь наделал беды! Хорошо, его Гитлер не расстрелял. А теперь за Ниной пришли!

Баба Нила приблизилась к Прасковье, обняла ее за плечи и внятно, словно беседуя с трехлетним малышом, произнесла:

– Давай я тебя кашкой угощу.

В глазах безумной зажегся интерес:

– Геркулесовой?

– Конечно, – еще нежнее запела баба Нила и за две минуты навела полный порядок на кухне.

Прасковья Никитична получила тарелку овсянки, а Томас был отправлен бриться в ванную. Мать Коли села на табуретку, посмотрела на меня и сказала:

– Не дай бог из ума выжить. Отчего это с Прасковьей напасть такая приключилась?

– Наука пока бессильна против старческого маразма, – ответила я, с жалостью глядя на Прасковью. – Врачи не придумали таблеток от идиотизма, это с каждым случиться может.

– Если пойму, что превращаюсь в ходячий ужас, выпрыгну из окна! – воскликнула баба Нила.

– Беда в том, что сам человек свою болезнь не осознает, – вздохнула я. – Прасковье Никитичне кажется, что она адекватна и нормальна.

Старуха оторвалась от тарелки:

– Дурой меня считаете?

– Сахарком тебе кашку посыпать? – заботливо предложила баба Нила.

– Точно, – кивнула Силаева, – а я ем и думаю: ну почему геркулес такой невкусный? Ох, фашист проклятый, из-за него, видно, Нинку убили!

– И вот странность, – пригорюнилась баба Нила, – ну как так получается? Вроде Прасковья ку-ку, а с другой стороны, ничем от других людей не отличается. Одно слово у нее безумное, другое – разумное.

Сверху раздался грохот, баба Нила вскочила и ринулась из кухни с криком:

– Что там случилось? Кто гопак пляшет?

– Если кто и лишился ума, так это Нила, – с обидой произнесла Прасковья. – Нинка сегодня ночевать не явилась, ее фашист убил.

– Все будет хорошо, – на всякий случай сказала я.

– Ох нет, – горько перебила старушка, – слишком Нина мужа любила, а он, хоть и сын мне, да гад. Все из-за мерзавца потеряли, с квартиры съехали, по чужим углам с детьми скитаемся. А теперь он, Гитлер проклятый, до Нинушки дотянулся! Она от меня правду скрывает, да мне уши Господь не заложил, слух к старости оставил отменный, вот я и разобралась.