Анастасия Монастырская - Робинзон по пятницам

Крадучись прошла на кухню. Прислушалась — спят изверги. Значит, можно. Алкогольные заначки родственников для меня не проблема: знаю, кто, где и что хранит. Коньячные запасы нужно искать в жестяной банке с мукой. Водку за холодильником. Ольгин спотыкач…, впрочем, ну его, этот спотыкач. У меня от него голова болит. Лучше коньячку.

Тяпнула я от души. Стало легче. Я сварганила себе хороший бутербродик и, махнув рукой, на лишние килограммы, устроилась на кухне с повышенным комфортом. Вкуснятина на тарелочке. В бокале — коньячное золото. Ноги на столе. И тишина. Последнее настораживала. Она была какой-то слишком уж неправильной, слишком напряженной, словно пружина, которая вот-вот распрямится и больно ударит по воспаленному сознанию.

Ощущение, что вот-вот мне удастся нащупать разгадку, не проходило. И ведь пока не нащупаю, не успокоюсь. Еще мягкий, обжигающий глоток. Я наугад открыла книгу, лежавшую на столе (интересно, кто ее оставил?): "Подчас найти преступника помогает осмотр жилища его жертвы". Что за бред? Я взглянула на обложку: "Виктимология для любознательных". Ну-ну… Оказывается, в нашем доме есть любознательные… Кто бы мог подумать!

Осмотр жилища жертвы! Собственно, кто мне мешает? Ведь это и мое жилище. Решение проблемы пришло спонтанно: я просто накинула шубу на халат, взяла ключи и выбежала на улицу. Лицо обжег легкий морозец, снег мгновенно забился в пушистые тапочки: хорошо, еще, что крыльцо Алекса расположено не так далеко. Я вбежала по ступенькам и вдруг застыла. Почему-то стало страшно. Одно дело, когда бахвалишься сама перед собой на теплой кухне, и совсем другое, когда ночью собираешься залезть в дом, где убили человека. В чужой дом. И хотя теперь он почти что мой, все равно — чужой. Ключ впился в ладонь: открыть или вернуться? Вернуться я всегда успею, а вот открыть — пожалуй, такого шанса больше не предвидится…

Ключ легко повернулся в замочной скважине, дверь мягко, без скрипа, открылась. Словно меня здесь ждали.

В прихожей было очень темно, я больно ударилась об угол какой-то тумбы, прежде чем нащупала выключатель. Свет ослепил.

И я отпрянула. Прямо на меня смотрел давешний дракон. Огромный, он, казалось, парил напротив двери, чуть покачиваясь. По законам кинематографа, он сейчас должен броситься и сжечь непрошеного гостя дотла. М-да, какие мысли лезут в голову от страха. Хорошо, еще не закричала, а то бы всех родственников перебудила… Набравшись смелости, я подошла к дракону и коснулась чешуйчатого тела: разумеется, неживой и даже не чучело. Made in Chaina. Я вспомнила, как год назад Романов съездил в Китай, а потом всех одаривал красными фонариками и аляповатыми вазами, которые выдавал за шедевр эпохи Тан. Дракон словно меня подбадривал: мол, ничего страшного, подруга. Не тушуйся, чувствуй себя как дома. В смерти нет ничего страшного. Воспринимай ее как продолжение жизни.

Наверное, он прав. При свете все казалось не так уж страшно. Я прошла в гостиную. Вот здесь его нашли. Точнее, вот здесь его и убили. Белого следа от мела, этого любимого кинематографического штампа, не было. Что и понятно: по словам тетки, Романов умер цивилизованно — в кресле, в окружении роз.

Ну и что ты, Эфа здесь ищешь? Бумаги? Дневник? Ежедневник? Фотографии?

Стоп! Фотографии. Дневника он не вел, не тот психотип. Ежедневник, наверняка, забрала милиция, равно как и фотографии. Или не нашла? Ежедневник Романова был необычным. Я его видела пару разу, когда Алекс подвозил меня до работы. (Иногда "мазда" вела себя как лучшая подруга: подводила в самый неподходящий момент.) Так вот, я еще тогда обратила внимание на серебристую кожу "напоминальника" и серебряную закладку. Романов был очень пунктуален: записывал время встречи с точностью до минуты, рядом с именем фиксировал не только фамилию, но и номер телефона. Помнится, я тогда посмеялась: "Романов, даже и не поймешь, что это кондуит или компромат. Не боишься, что украдут?". Алекс усмехнулся: "Не украдут. Я его из рук не выпускаю. А дома у меня тайник есть. Никто не догадается".

Ну и где этот тайник? Обычно прячут на самом видном месте. Например, в спальне. А что? На месте воров я бы сразу принималась обыскивать спальню. Бриллианты в матраце, изумруды в подушке, деньги на трюмо.

Спальня Романова меня несколько разочаровала. Типичная берлога холостяка: большая кровать, покрытая алым шелковым покрывалом. Музыкальный центр. Телевизор. Видеомагнитофон и стопка видеокассет. Названия говорят сами за себя: "Орхидея страсти", "Безумная оргия", "Весталки в борделе". А я еще переживала за его личную жизнь! Нет, правильно говорят, что все мужики одинаковы. Впрочем, о мертвых либо хорошо, либо ничего…

И все-таки что-то в этом хорошо продуманном интерьере настораживало, я даже не сразу поняла, что именно. Романов был удивительный аккуратист. У меня в гостях, например, он всегда мыл за собой посуду, обувь в прихожей ставил ровно, у него даже шнурки на ботинках были завязаны одинаково, и так во всем: ни единой небрежности, ни единого пятнышка. В спальне то же самое: постель ровно застелена, пыли нет, все вещи на свои местах, кроме… Я уставилась на видеокассету без обложки, лежавшую около кровати на полу. Она, словно неправильно взятая нота, выбивалась из гимна гармонии и чистоты. Алекс никогда бы не оставил кассету так…

Машинально я включила телевизор и перевела его в режим видео. Аккуратно вставила кассету и застыла перед экраном.

Потому что увидела… себя. Я лениво прогуливалась по большому проспекту Петроградской стороны, заглядывая в витрины дорогих магазинов, ела мороженое и время от времени поглядывала на часы.

Господи, когда же он меня успел заснять? Ощущение будто мой самый любимый скелет в шкафу очистили от пыли, дурных воспоминаний и выставили на аукцион в Сотби. Лот номер один. Начальная цена — грошик. Кто больше? Мусью в восьмом ряду? Продано!!! Вот так номер! Выходит, что Романов все это время за мной следил. Вопрос — зачем?

Ответ я получила через пятнадцать минут. К видео-Эфе подошел Игорь Трохимович и схватил ее за руку. Эфа резко вырвалась и стремительно пошла вперед. Трохимович понуро поплелся за ней, жестикулируя и явно в чем-то убеждая свою вынужденную спутницу.

Эфа резко остановилась.

Трохимович забежал вперед.

Я, киношная, дала ему пощечину.

Палец рефлекторно нажал на кнопку "Стоп".

Теперь я вспомнила этот день и встречу, которую мой сосед запечатлел во всех подробностях. Встречу, надо сказать, отвратительную и нежданную. И я бы дорого дала, чтобы о ней забыть навсегда.

Это было… дайте вспомнить, точно, месяца четыре назад. День выдался отвратительный: с утра мы поцапались с Соней из-за какого-то пустяка, потом пришлось вызывать врача к Кларе, упавшей со стремянки (и что ей понадобилось на антресолях?), после выяснилось, что Гена сожрал мои колготки. Запасных же у меня не оказалось. Пока уговаривала Ольгу поделиться лишней парой. Пока выслушивала стенания деда (у того закончилась карта в Интернете), прошло не меньше часа.