Фредерик Дар - У кошечек нежная шкурка

Одно меня, правда, удивляет: вместо того, чтобы убавить свет, его врубили на полную мощность. Впрочем, резонно: если бедняжка уже при смерти, то ей он уже не помешает, зато сиделка может постоянно следить за ее самочувствием.

Опять же, и мне этот свет на руку — взвожу затвор фотоаппарата и делаю пару снимков комнаты.

Я захожу в кафе. Как цветы тянутся к солнцу, так и парнишка по имени Сан-Антонио тянется ко всякого рода бутылочкам, при непременном условии, разумеется, чтобы они были полными.

…Все эти дела начинают уже становиться небезопасными. Похоже, скоро в мою медицинскую карточку будут внесены серьезные изменения, я чую это, даже не взяв себе за труд как следует прочистить нос.

Сдается, в городишке я не остался незамеченным, особенно сейчас, в столь нелюдное время года. Я не удивлюсь, если кто-нибудь видел, как «девочка с фотокамерой» подходила ко мне и, хоть у фрицев здравого смысла не больше, чем у бочонка с пивом, они явно захотят покалякать о том о сем с единственным сыночком моей мамочки. Мне же совсем не улыбается заполучить раскаленную кочергу в задницу — я не из тех уверенных в себе молодчиков, которые утверждают, что не заговорят, что бы с ними ни делали. На самом деле, как раз такие ребятишки, когда их поприжмут, первыми и раскалываются, принимаясь пересказывать телефонный справочник Боттэна по Парижу и окрестностям, стоит только чуть нахмурить брови.

Итак, первое, что надо сделать — это припрятать отснятые кадры фотопленки, и второе — удрать отсюда, и как можно скорее.

Вынимаю кассету из фотоаппарата. Зайдя в туалет и выключив лампочку, на ощупь отрываю отснятое начало пленки и заворачиваю в фольгу. Сунув все в конверт, возвращаюсь к столику.

Надписываю конверт своим вымышленным именем и помечаю: «Брюссель, до востребования». Кажется, у двери бистро я видел почтовый ящик — так скорее на улицу!

В нос бьет хорошо знакомый запах паленого, и я тут же уверяюсь, что опасность — где-то поблизости.

Направляюсь к почтовому ящику и, подойдя, останавливаюсь закурить. Конверт у меня между пальцев, и, когда я взмахнул рукой, чтобы потушить спичку, он скользнул точно в щель. Есть!

Закончив с первым пунктом, пора переходить ко второму и канать потихоньку из этого городка. Моя цель — Остенде. Только вот как до него добраться? Последний трамвай из тех, что ходят по побережью, наверное, уже ушел… И тут, как бы отвечая на мой вопрос, на улицу медленно въезжает пустое такси.

Я махнул рукой, не сильно надеясь, что таксист остановится, но, похоже, мне сегодня везет — машина притормаживает. Подбегаю:

— Остенде, шеф?.. Не обижу!

— Садись, — буркнули мне из темноты.

Запрыгиваю в тачку, не дожидаясь повторного приглашения. И, только я со всей своей слоновьей грацией опустился на сиденье, другая дверца мгновенно открывается, и в машину вваливается здоровенный детина.

— Вы что, не видите, что такси занято?! — завопил я.

Ответом мне был лишь идиотский гогот этого субчика, который, однако, имел все основания веселиться. В руке у него я увидел короткоствольный обрез, и штука эта глядела мне прямо между глаз.

Вот это мне нравится, черт побери! Дуло его пушки в таком ракурсе выглядит шире тоннеля метро. И хотя всякие там подонки обращаются ко мне с подобным хозяйством в руках не первый раз, я все-таки неприязненно поморщился.

— Что все это значит?

Не отвечая, увалень захлопывает дверцу. Шофер, который, конечно, был с ним заодно — слишком поздно я это понял, — не моргнув глазом, трогает с места.

— Отлично разыграно!

Мистер Горилла злобно усмехнулся:

— Месье, я гляжу, знает толк в таких делах.

— Вы что, ребята, на денежки мои позарились?

— Не твое дело.

— А вы, судя по всему, француз?..

— Работал двадцать лет официантом в Париже.

Я взглянул на него: этот тип явно был немцем, его физиономия не провела бы даже и жандарма.

— А-а, и готовили реванш, подавая тем временем «Пикон-Гренадины»?

— Заткнись!

— Тевтонский рыцарь лимонада и…

— Закрой хлебало, я сказал! Или хочешь зубами своими подавиться?!

Я, честно говоря, не силен в иностранных языках, но если и есть диалект, который я просекаю с полуслова, так это тот, что я услышал.

— Понял, понял… — пробормотал я, забиваясь в уголок.

Верзила с довольным видом откинулся на спинку сиденья. Да, такой тип для любого кинорежиссера — просто находка: блондинистый, здоровый, не морда, а колода для разделки туш… Когда наши взгляды встречались, я вздрагивал, как от прикосновения к оголенному проводу. Одним словом, такой парень намотает вам кишки на шею, а желудок привесит болтаться вместо кулона, не переставая при этом делать себе педикюр.

Такси, между тем, неслось в ночную тьму. Шины мягко зашуршали по ровному покрытию шоссе, когда мы выехали за город; по сторонам замелькали громадные коттеджи. Слева недовольно ревело Северное море, небо и горизонт были пустынны; я почувствовал себя одиноко. Да, лучше, конечно, было остаться в Британии и крутить где-нибудь в шотландской глуши амуры с местными пейзанками.

«Таксист» резко взял вправо и свернул на вьющуюся меж дюн дорогу. Еще один поворот, и мы въезжаем в ворота огромной виллы.

Машина остановилась у шикарного подъезда, водила выскочил, чтобы открыть нам дверцы.

— Приехали, ваша светлость, — сострил наш новоявленный Одним-махом-семерых-убивахом, ткнув пушкой мне в спину.

Я посмотрел на него так, что он, похоже, понял: не торчи у его светлостипод ребром девятимиллиметровка, познакомиться ему тогда с прямым коротким в челюсть.

По-прежнему подталкиваемый обрезом, я поднялся по ступенькам.

Когда мы преодолели последнюю, створки дверей распахнулись, и в освещенном проеме показалась гигантская фигура — видимо, местный вышибала. Он произнес по-немецки несколько слов, и мой конвоир ответил ему утвердительным тоном.

Предком этого типа в дверях был, судя по всему, сам Кинг-Конг: из его бровей можно было настричь волос на добрую дюжину помазков, а щеки наводили на мысль, что не брился он со времен Бурской войны как минимум. Голова же, наоборот, по наличию растительности приближалась к стоваттной лампочке. Его тупые зенки приведенного на бойню быка наконец остановились на моей физиономии, впечатлившей его, впрочем, не больше, чем старые щипцы для завивки волос.

Я сердечно приветствую его:

— О, господин Бозембо, как поживаете?

Обведя свои губищи толстым, как подошва, языком, он выдавливает из себя на скверном французском:

— Э-э, да ты шутник? Не люблю я шутников… Артур, ведите его в гостиную.

И вот мы уже в интимной обстановочке. Как и все бельгийские гостиные, эта отделана весьма недурно. Бельгийцы, они вообще жить умеют: тачки у них у всех под стать пароходу, а две трети импорта нашего бургундского приходится на их маленькую дружественную нам страну. Немцы, столь наглым образом навязавшие мне свое общество, похоже, устроились здесь, как кукушки в пустом гнезде, предварительно немного поразвлекшись выжиганием по шкуре предыдущих владельцев.