Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

— И что же на этих угодьях?

— Как что? Ландшафтный дизайн. Охотничий павильон. Шикарно все устроено.

— Понимаю. Дикая природа, павильон охотника. А за охотничьими угодьями Бабуянова что расположено?

— Так там вообще правительственная зона. Такие дворцы — ахнете! Там у самого президента дача.

— Как же Бабуянов может охотиться, если рядом дача президента? — спросил Татарников. — Вы, голубчик, как себе это представляете: бродит по лесу сенатор Бабуянов с ружьем, а в километре от него президент грибы собирает?

— Все это мы уже проработали, — махнул я рукой. — Думаете, следствие не осмотрело охотничий павильон? Первая версия знаете какая была? Дескать, убийца воспользовался охотой — среди других выстрелов его выстрел остался незамеченным.

— И что же?

— Ничего. Никто на территории Бабуянова и не охотится никогда. Запрещено строжайше. Павильон охотничий построили, положено так, чтобы в усадьбе был охотничий павильон. А вот охотиться Бабуянову нельзя. Коллекция ружей висит, патронташи висят, ягдташи, капканы, ножи, сети. А пользоваться ничем тоже нельзя. Хозяин только шашлыки имеет право жарить. Других прав нет.

— Такое вот у нас русское трапперство, — заметил Татарников. — Ружья есть, а не стреляют.

— Ну не повезло, — сказал я. — Не там павильон построил.

— Такая вот у нас демократическая страна: объявляем охоту на казнокрадов и коррупционеров, а охотиться нельзя. Обидно, а?

— Да все уж привыкли, Сергей Ильич!

— Русские трапперы… — Татарников сделал глоток, покашлял. — Свободная охота…

— Идея-то неплохая, — сказал я примирительно. — Право охотиться у Бабуянова, как я понимаю, есть. Наверняка лицензия куплена, и лесник присутствует, все как положено. Только возможности пользоваться правом охотиться Бабуянов не имеет.

Что-то такое померещилось мне, словно разгадка совсем близко. Одного слова только не хватало — но какого? Я смотрел на Татарникова, а Сергей Ильич смотрел на свой стакан, покачивал его в руке.

— Поставьте себя на место Бабуянова.

— Эх, не получится, — сказал я и тоже налил себе водки. — Не рожден я Бабуяновым! — Мы чокнулись, выпили. Ну и мерзость нынче продают! Этикетки остались те же, а наливают в бутылки черт-те что. Отрава, чистая отрава!

— Я ведь не предлагаю вам стать на место Филиппа V Длинного. У вас не получится. Но Бабуяновым вы можете себя вообразить, хоть на одну минуту. Попробуйте, это несложно — личность примитивная. Вы, слава богу, не такой, но во всех нас есть низменные инстинкты — попробуйте на минуту их разбудить! Он миллиардер, сенатор, вор, для него нет ничего невозможного. Он ест в дорогих ресторанах, тратит в день больше, чем мы с вами получаем в год. Он считает, что все это заслужил. Он построил охотничий павильон в лесу, хотел бить зверя. Но как оказалось, охотиться Бабуянову нельзя, строжайше запрещено. Он собирает коллекцию дорогого оружия, вешает ружья по стенам, но пользоваться коллекцией не может — подходит, трогает приклады, облизывается. Он приезжает в свой охотничий павильон жарить шашлыки — как какой-нибудь отставной полковник на подмосковной даче. Тоска!

— Давайте пожалеем Бабуянова, — сказал я.

— Да, давайте пожалеем! Бабуянов истратил миллионы на коллекцию антикварных ружей, а стрелять из них не может. Он ходит по огромному павильону, и у него болит душа! Ему хочется охотиться! Но нельзя! Есть нечто, чего нельзя Бабуянову! Что он делает?

— Что? — впрочем, я уже знал ответ.

— Однажды он берет ружье — и стреляет. Просто так, без цели. Разумеется, стреляет в сторону реки, не в сторону президентских земель. Ему однажды надо почувствовать, что он может выстрелить из своей дорогой винтовки. Он стреляет наобум, чтобы снять напряжение.

— А то, что пуля попадет в кого-то, — не думает?

— Помилуйте, в кого может попасть пуля, если стрелять в том направлении? Деревня вымирает, ну а если Бабуянов зацепит какую-нибудь бабку, общая демографическая ситуация в деревнях не изменится. Бабкой больше, бабкой меньше — не российскому сенатору об этом печалиться. Но сказать по правде, Бабуянов об этом совсем не думает. Он стреляет в ту сторону потому, что в ту сторону палить можно. Убивать тех людей ему никто не запрещал. Вот и все.

— И пуля попадает в Хабибуллина?

— Ну кто мог знать, что по реке плывет корабль с журналистами? Не станет сенатор интересоваться такими событиями, мелко это все. Возможно, ему даже и приглашение посылали на мероприятие: все же Бабуянов — владелец газеты, непосредственный начальник Хабибуллина. Но не станет же сенатор читать всякое приглашение. Поверьте, он сам удивился, узнав, что попал именно в журналиста.

— Да как попал еще! Точно в лоб! И точно в главреда собственной газеты!

— Нет у нас в России снайперской стрельбы. И не было никакого профессионала. Бабуянов запулил из своего дорогого ружья наудачу — и попал точно в лоб.

— Так ведь и нарочно не прицелишься…

— Не сомневаюсь, что Бабуянов расстроился. Но, кстати, может статься и так, что он до сих пор не понимает, что убил Хабибуллина именно он. Бабуянов выпалил из ружья не целясь, — а следствие придумало некоего снайпера, сидящего в засаде.

— Ничего, — сказал я, — существует баллистическая экспертиза.

— Помилуйте, — сказал Татарников, — вы всерьез полагаете, что можете начать следствие против сенатора, губернатора и владельца нефтяных терминалов?! Из-за чего? Из-за того лишь, что он — по роковой ошибке, заметьте! — кокнул собственного журналиста?!

Я допил свой стакан. Отвечать Татарникову не хотелось. Ежу понятно, что никакого следствия не будет — а будут совсем другие хлопоты. Например, в связи с закрытием «Русского траппера» материалы Альбины Кац передадут нам в газету. И буду я сидеть в течение следующих трех месяцев, не свои заметки писать, а править орфографию в ее судьбоносных колонках. Она уж опишет все как было — и как храбрый Хабибуллин хотел сказать правду, и как его заставили замолчать, и как силы реакции борются с демократией, и как «открытое общество» не попустит, чтобы его закрывали. Будет у меня работенка, знаю.

— Значит, предлагаете мне молчать? — спросил я Татарникова.

— Это уж вы, голубчик, сами решайте. Подумайте. Гене своему расскажите. Вместе и решите. Только вы вот о чем подумайте — как же панихида в Государственной думе? Ведь сорвется панихида. А Хабибуллин, может, к этой панихиде всю жизнь шел. Вам его не жалко?

Я задумался.

— А возмездие? — спросил я после долгой паузы.

— Кому? — живо отозвался Татарников. — Бабуянову или Хабибуллину?

Я опять замолчал. Молчали мы долго.

— Допустим, Хабибуллина возмездие уже нашло, — сказал я наконец, — а с Бабуяновым как быть?