Елена Яковлева - Маньяк по вызову

— Еду, еду! — обрадованно заорала я и с готовностью нырнула в предупредительно открытую заднюю дверцу. Плюхнулась на сиденье и сконфуженно сказала:

— Извините, я вас не сразу узнала.

— Бывает, — пробормотал поэт-песенник, трогаясь с места и глядя в зеркало заднего обзора, потом поинтересовался:

— А как вы здесь оказались?

— Из Москвы ехала, а электричка застряла, говорят, где-то на пути авария, — выдохнула я, жутко счастливая тем обстоятельством, что мои мытарства благополучно подходят к концу.

— Авария? — уточнил поэт-песенник. — Наверное, опять грунт осыпался, предположил он, — в прошлом году уже такое было, после дождей. — Он повертел ручкой приемника, и салон наполнился звуками музыки. Широкорядов прибавил громкость и осведомился:

— Что, нравится?

Я вежливо сосредоточилась на льющихся из приемника звуках, но ничего толком не поняла. Тонкий женский голосок выводил заунывную мелодию.

— Мои стихи, — самодовольно пояснил поэт-песенник.

Я сосредоточилась в другой раз, уловила традиционный набор рифм «любовь-кровь-вновь», а также «подожди-дожди-впереди» и из последних сил выдавила из себя улыбку, довольно кислую, по всей вероятности. И чтобы поэт-песенник не счел меня невежливой, призналась:

— Я не такая уж меломанка, медведь на ухо наступил.

— Ну а к поэзии как относитесь? — не унимался Широкорядов.

Этот вопрос застал меня врасплох, потому что считать поэзией то, что тоненький голосок выводил под фонограмму, мне не позволяло мое приличное гуманитарное образование.

— К поэзии? — Я тоскливо взглянула сквозь стекло автомобиля. По моим прикидкам, до Дроздовки нам предстояло добираться еще минут десять. Честно говоря, ввязываться в литературную дискуссию мне совершенно не хотелось, вдруг да скажу что-нибудь нелицеприятное, а оскорбленный Широкорядов меня за это высадит в чистом поле. Тогда уж мне придется ночевать даже не на скамейке, а под кустиком.

В общем, я отделалась ничего не значащими фразами, а поэт-песенник переключился на тему недавнего пожара, свидетелем которого мы стали, и извинился за выходку Лизы. Меня так и подмывало расспросить о последней поподробнее, но, как и подобает воспитанной девушке, я задушила свое нездоровое любопытство еще в зародыше.

Скоро мы уже были на маленькой площади возле платформы Дроздовка, где поэт-песенник ненадолго остановился, чтобы купить сигареты в круглосуточном киоске, где дежурил все тот же веснушчатый Сеня. Пока Сеня отсчитывал Широкорядову сдачу с пятидесятирублевой купюры, они обменялись короткими фразами об аварии на железной дороге и удушающей жаре. А еще Сеня спросил, как Широкорядову понравилось шампанское, которое тот покупал у него на прошлой неделе.

— Шампанское? — Похоже, Широкорядову пришлось вспоминать. — Да вроде бы ничего… — И, помахав Сене рукой, сел за руль.

Потом испросил у меня разрешения закурить и жадно затянулся.

Оставшийся отрезок пути мы проехали в полном молчании, а когда автомобиль поравнялся с поэтовой дачей, стоящей слегка на отшибе, я сказала, что дальше доберусь сама.

— Ну нет, — возразил поэт, — я довезу вас до самого дома, тем более что у нас здесь такие дела творятся…

Я не стала возражать. Машина медленно, на первой передаче, поползла вдоль заборов, а я от нечего делать уставилась в окно. Банкирская дача тонула в кромешной тьме — то ли неутешный вдовец завалился спать с вечера, то ли остался ночевать в Москве, — а вот недостроенная, та, на которой позавчера случился страшный пожар, напротив, просто расцвела огнями. Впрочем, здесь я немного преувеличиваю — особенной иллюминации не было, но на веранде и в двух окнах второго этажа свет точно горел. Так же, как и на даче Нинон, которая, наверное, места себе не находила, беспокоилась за меня.

— Ну все, приехали, — объявил поэт-песенник, — а вы мне так и не сказали, как относитесь к поэзии.

Я заметила тень, мелькнувшую в окне первого этажа, — это Нинон, услышавшая шум мотора, приникла к стеклу, — и выпалила:

— Все зависит от поэзии. Хотя даже самая лучшая, на мой, конечно, абсолютно субъективный взгляд, напоминает секс по телефону.

— Это как? — Широкорядов был откровенно заинтригован.

— Очень просто. Мне кажется, что поэты — это люди, которые предпочитают описывать чувства, а вовсе не испытывать их.

— Интересное мнение, — почему-то серьезно отозвался Широкорядов.

Я вышла и торопливо пошла к дому. И только на ступеньках террасы меня осенило: не примет ли Широкорядов такую мою сентенцию за намек?

— Ну где ты пропадала? — набросилась на меня Нинон, едва я переступила порог. — И кто тебя привез?

Прежде всего я рухнула на диван и расслабилась, сложив руки на груди и вытянув ноги.

— 0-ох… — выдохнула я, сбросила туфли и пошевелила пальцами.

— Да что с тобой стряслось? — Нинон пристально глянула на меня из-под очков.

— Электричка… Электричка застряла в Плещееве: авария какая-то впереди произошла. В общем, я там три часа проторчала и, наверное, заночевала бы прямо на рельсах, если бы не поэт-песенник…

— Значит, это Широкорядов тебя подвез? А я уж думала, что такое случилось? Уже два часа места себе не нахожу. То в окна выглядываю, то к калитке бегаю… Мысли всякие в голову лезут насчет маньяка… Хотела идти встречать тебя, да тоже боязно как-то… Если бы хоть Остроглазов был, я бы его попросила подвезти меня до платформы, но его, как на грех, нету. Видно, решил в Москве заночевать, — щедро делилась со мной своими переживаниями Нинон. — Я даже знаешь что в конце концов удумала? Пошла к этому нелюдимому типу Овчарову с недостроенной дачи — он сегодня здесь, — говорю: куда-то моя подружка пропала, не подбросите ли до платформы, а то мне самой идти через перелесок страшно. А он буркнул, мол, машина не на ходу, и дверь захлопнул прямо перед носом…

— «А сердитый зверь опоссум дверь захлопнул перед носом…» — Я сладко потянулась. Приятно все-таки очутиться на уютном мягком диване после трехчасовых мыканий в полной неизвестности.

— Опоссум? — не поняла Нинон. — Какой еще опоссум?

— Детский стишок есть такой, — беззаботно отозвалась я и вспомнила свой двусмысленный разговор с поэтом-песенником. Ну и бог с ним!

— Опоссум? — Похоже, Нинон относилась к поэзии серьезнее меня. — И как он выглядит, этот опоссум?

Я задумалась:

— Честно говоря, я точно не знаю. По-моему, у него такая жесткая торчащая шерсть…

— Тогда похож, — серьезно сказала Нинон. — Ты видела, какие у него брови? Просто непроходимые заросли! Если кто и похож на маньяка, то именно он!

Я не разделяла мнения своей подруги:

— По-твоему, преступника можно вычислить по внешности? Ты что, детективы не читала? Там всегда убийцей оказывается тот, на кого в жизни не подумаешь. А иначе все было бы ясно на первой же странице.