Грегори МакДональд - Флетч

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но ее в запечатанном конверте принес полицейский. Я не знал, как с ней поступить, к кому обращаться, раз в полицию путь закрыт. Я забыл о могуществе прессы.

— Ты хотел выдать Каммингса?

— Всегда. Я был его узником, знаешь ли. Я сидел здесь, как в тюрьме.

— Я тебя не понимаю.

— Когда я приехал сюда из Колорадо, у меня был запас наркотиков, спасибо моей старушке-маме, оставившей страховку. Чтобы нормально жить на этом великолепном пляже, мне пришлось кое-что продать. Достопочтенный начальник полиции арестовал меня. С поличным. И предложил мне либо садиться за решетку на долгий срок, либо работать на него. Я выбрал последнее.

— То есть ты не получаешь никакой прибыли?

— Абсолютно. И никогда не получал. Я — его узник.

— Толстяк Сэм, ты же умный, интеллигентный человек. Ты же мог обратиться в вышестоящие инстанции и разоблачить Каммингса.

— Ты сознаешь, Флетч, что я тоже наркоман?

— Да.

— Я стал наркоманом, преподавая музыку в школах Денвера. Я уже подходил к пределу, когда умерла моя мать, оставив мне пятнадцать тысяч долларов.

— Ты мог поставить крест на этом безобразии. Особенно после этой записки.

— Это я понимал. Но у Каммингса были улики против меня, помимо того, что я наркоман. По договору с достопочтенным начальником полиции наркотики я получал бесплатно, как и Гамми. Каммингс расплачивался только товаром. И потом, я всегда надеялся получить хоть какие-то гарантии безопасности, если уж мне придется давать показания. Ты можешь гарантировать мою безопасность, Флетч?

— Да. Завтра в одиннадцать утра тебя вывезут отсюда от пивного ларька. Тебя и Гамми.

— Завидная предусмотрительность. А потом, я полагаю, ты выплеснешь всю эту грязь на страницы своей газеты?

— Статья будет опубликована в завтрашнем дневном выпуске «Ньюс трибюн». Первые экземпляры появятся в киосках в двадцать минут двенадцатого. Если ты не придешь к пивному ларьку в одиннадцать, к трем часам тебя, скорее всего, убьют.

— О, я приду. Должен отметить, ты не теряешь времени даром.

— Я не хочу отдавать материалы в редакцию до самого последнего момента.

— Но тебе нужны фотографии.

— У меня есть несколько отличных снимков. Они лежат у меня в столе и ждут только подписей.

— Ты, я вижу, ничего не упускаешь. Помнится, я как-то сказал, что ты не слишком умен. Я ошибся. Ты — очень хороший актер.

— Я — лжец с блестящей памятью.

— Таким и должен быть актер. Как тебе удалось раскусить нас?

— Тебе трижды приносили товар, прежде чем я понял, что посыльный — Гамми. Натолкнули меня на это его гавайская рубашка и регулярные аресты. Полиция забирала только его. И именно в те дни, когда твои запасы подходили к концу. Кажется, первым отметил это совпадение Кризи. Но до сути он, естественно, не допер. Потом, в ночь на воскресенье, я ввязался в драку с фараонами, но они не забрали меня. Вот тогда я окончательно понял, что Каммингсу нужен только Гамми. И никто больше.

— Еще бы.

— Кроме того, я узнал о частых поездках Каммингса в Мексику. Мне сказал об этом Джон Коллинз.

— Я его не знаю.

— Потому что не играешь в теннис.

— Раньше играл. В Денвере. А как ты получил показания у Гамми?

— Я сказал ему, что ты уже во всем признался, возложив вину на него.

— И он клюнул? Почему Гамми поверил, что я дал показания?

— Потому что Бобби мертва, Толстяк Сэм. Она действительно умерла.

— Понятно. Жаль. Милая девушка. Где ее тело?

— Его скоро найдут.

— И найденное тело вызовет лавину. Полиция хлынет на побережье.

— Выплыть тебе не удастся.

— Что ж, пора с этим кончать.

— То же самое сказал и Гамми.

— Интересно, как я буду жить дальше. Мне тридцать восемь, а я чувствую себя столетним стариком.

— Тебе помогут. А теперь давай запишем твои показания.

— Нет. Уйди от машинки. Я все сделаю сам.

Флетч лег на песок. Толстяк Сэм сел за пишущую машинку.

— Посмотрим, помнит ли Вэтсьяайна, как надо печатать. Посмотрим, помнит ли Толстяк Сэм, как надо печатать. Посмотрим, помнит ли Чарльз Уитерспун, как надо печатать…

— Среда, три часа дня. Хотя у меня накопилось немало новых гипотез, построенных на интуиции, не буду притворяться, что я получил большое количество новой информации, базирующейся на фактах.

Моя главная догадка на этот момент, не подтвержденная документально, состоит в том, что Алан Стэнуик абсолютно честен. Все, что он говорит, правда: он умирает от рака и действительно хочет, чтобы я убил его завтра вечером, в половине девятого.

Флетч успел вернуться домой, принять душ, съесть сандвич и выпить кварту молока.

На кофейном столике перед ним лежали первые экземпляры и копии показаний Гамми и Толстяка Сэма и записка Каммингса. Тут же стоял диктофон.

— Вчера утром Алан Стэнуик усадил меня в машину, чтобы убедиться, что я не передумал. В разговоре он спросил у меня номер рейса «Транс Уорлд Эйрлайнс» на Буэнос-Айрес. Я ответил, что не знаю номера, так как он не называл мне его. В действительности я узнал номер, когда позвонил в аэропорт и спросил, забронировано ли мне место.

Мое неведение относительно номера рейса означало для Стэнуика следующее: во-первых, я, несомненно, бродяга, глупый и доверчивый, как он и думал; во-вторых, ему стало ясно, что, если кто-то и интересуется подробностями его жизни, то это не я.

Также в разговоре, не выходя из роли, мне удалось задать ему один из основных мучивших меня вопросов: почему бы ему, если уж он хочет покончить с собой, не разбиться на самолете, чего, собственно, от него и ждут?

Он ответил, что не может так поступить из гордости, не может направить самолет в землю.

Ответ я считаю приемлемым. Как он сказал, люди тратят и поболе пятидесяти тысяч долларов ради того, чем гордятся.

У Алана Стэнуика есть любовница, некая миссис Сандра Фолкнер, проживающая по адресу 15641 Патнэм-стрит. По понедельникам и средам Стэнуик проводит вечера у нее.

Муж Сандры Фолкнер был летчиком-испытателем и погиб, неудачно приземлившись на авианосец. Детей у них не было.

После смерти мужа Сандра Фолкнер ушла с работы в «Коллинз Авиейшн», истратила страховку и сбережения, очень много пила.

Примерно через год после смерти ее мужа Алан Стэнуик узнал, в каком она состоянии, и пришел ей на помощь. Им двигал только инстинкт милосердия. Он сам был летчиком-испытателем, поэтому можно допустить, что его симпатия к вдове другого летчика-испытателя абсолютно бескорыстна.

Он заплатил за лечение миссис Фолкнер в больнице и с тех пор обеспечивает ее материально. Как я полагаю, их связь длится около двух лет.

Сандра Фолкнер не отрицала интимных отношений с Аланом Стэнуиком.