Иоанна Хмелевская - Роман века

Спускаясь вниз, в мастерскую, где было слышно, как работают муж с помощником, я поймала себя на том, что иду на цыпочках, сдерживая дыхание. Я испугалась, что уже страдаю манией преследования, но, тем не менее, громче идти не стала. Бесшумно я уселась за стол и потянулась за тушью, дверь в соседнее помещение была открыта, я слышала шелест разворачиваемой ткани, глухие удары рулона материала об стол и голоса.

– У вас действительно нет ничего другого? – недовольно спросил помощник. – Нельзя же так считать, я ошибаюсь уже на тридцати сантиметрах… У вас должен быть обыкновенный метр.

– Должен, но где, не знаю, – с тяжелым вздохом ответил муж. – Куда-то делся, надо купить новый.

– Так покупайте, без измерения не обойтись. Тому, что они пишут на этих делениях, верить нельзя.

Я встала с кресла, на цыпочках подошла к двери и заглянула внутрь. Помощник с мужем мерили ткань, пользуясь треугольником с делениями, длиной тридцать сантиметров. Ничего удивительного, что помощник протестовал. Я некоторое время удивленно присматривалась к ним. Портновский метр с ручкой, такой, каким продавщицы в магазинах отмеряют ткани, стоял в кухне, в углу, возле холодильника. Правда, в глаза он не бросался, но муж-то должен о нем знать. Даже если туда его поставил не он, а Басенька, он уже давно должен был про него вспомнить, или хотя бы поискать. К утюгу он прицепился. Похоже на то, что как минимум одиннадцать дней он меряет тряпки угольником, как идиот, не попробовав воспользоваться более подходящим прибором. Или он ненормальный, или… Или что?

Я вернулась к шаблону. Подозрения, которые меня одолели, были настолько глупы, что я почувствовала головокружение. Да нет же, чепуха. Вздор. Полная ерунда. Такое вообще невозможно…

Я машинально взяла мягкий карандаш, лежащий на столе передо мной и начала возить им по листку бумаги, как делаю это всегда, когда думаю, не зная, что рисую. Передо мной возникали точки, цветочки, завитушки, а внутри набирал силу страх.

Ради бога, что происходит с этим человеком? Он страдает склерозом?.. Да, склерозом можно было кое-что объяснить. Забыл, несчастный, что дома у него есть швейная машинка и остолбенел, увидев ее, забыл, что у него есть прислуга, которая в своей комнате пользуется утюгом, забыл где поставил портняжный метр, забыл адрес шефа… Возможно, он забыл все, не хочет в этом признаться и боится, что его умственная недостаточность проявится… Это возможно, почему бы и нет? Но каким чудом он мог забыть, что страдает автомобилефобией?!.

Все странности мужа стояли у меня перед глазами. Эта сцена ревности ни с того ни с сего… Он забыл зачем ему изменяющая жена? Эти безустанно падающие очки, прятки от меня, переполох при звонке Викторчака… Он точь-в-точь повторяет все, что делаю я. Я тоже испугалась Викторчака, но для меня это естественно, я-то ненастоящая. А он?..

Наконец эта страшная мысль сформировалась, по спине побежали мурашки. От одной только мысли, что муж тоже фальшивый, я почувствовала, что схожу с ума. Это бы означало, что свихнулись все, и Мачеяки, и пан Паляновский, и я. Общее помешательство, не только было лишено смысла, но и выливалось в копеечку.

Эта мысль, какой бы идиотской она ни была, показалась мне удивительно подходящей, после ее появления избавиться от нее я уже не могла. Я потянулась за сигаретой, поняла, что пачка пуста, смяла ее, поискала другую, другой не было, я попробовала подумать дальше, но раздражающее отсутствие сигареты мешало. Я встала из-за стола и отправилась наверх. Муж как будто этого и ждал, потому что вошел в помещение, едва я его покинула. Он подошел к столу, наверное, что-то искал. Секунду царила тишина.

– Барбара!!! – вдруг услышала я могучий и жуткий рев.

Состояние, в котором я находилась привело к тому, что я чуть было не загремела с лестницы. Хоть Барбара и не ассоциировалась со мной, но рев меня очень испугал. В голове пронеслось, что он скорее просто сумасшедший, чем фальшивый, и я замерла, судорожно вцепившись в перила. Муж высунул голову из-за двери.

– Барбара!!! – опять заревел он и, увидев меня рядом, понизил голос, в котором слышалось эмоциональное оживление. – Слушай, это великолепно! Прекрасный узор! Немедленно начинай это делать!

Мне удалось обрести дыхание и способность разговаривать.

– Сейчас, – на всякий случай сказала я, потому что не имела понятия, что ему нужно. – Я принесу сигареты. Сейчас вернусь.

Когда я осторожно и испуганно опять заглянула в мастерскую, муж стоял над измазанным листком бумаги, очень возбужденный, полный необычайной энергии. Он уже успел позачеркивать карандашом фрагменты моих художеств.

– Нарисуй это! – потребовал он. – Соедини это с этим, здесь немного пореже. Бросай эту дрянь и делай этот узор, он у тебя получился здорово. Уж я-то смогу на нем заработать. Прекрасный узор!

Я стояла рядом, молча, неспособная ни на что. О том, что самые лучшие узоры выходили у меня из бессмысленного мазюкания, я знала не первый год, его эйфория меня совсем не удивила. Но кое-что другое поразило меня, как гром среди ясного неба, в мгновение ока превратив смутные подозрения в твердую уверенность.

Он мог проглядеть все что угодно. Мог страдать от потери памяти и любых других недугов, мог не заметить разницы между мной и Басенькой, мог не найти нитки, утюг и метр, мог не знать шефа. Но, в любом случае, он не мог не понять, что мой узор похож на узоры его жены, как кулак на нос!

Басенька, как любой человек, имела свою манеру рисования, отличную от моей, ее многочисленные эскизы и наброски узоров лежали в ящике под столом. Произошло именно то, чего я старалась избежать любой ценой, зная что это неминуемо меня деконспирирует. Я сделала узор по-своему. Рисунки отличаются друг от друга, как и почерки, профессионал узнает руку с первого взгляда, а муж несомненно был профессионалом. С текстильным производством он должен быть связан уже много лет, перед ним проходили сотни и тысячи узоров. Если он не заметил, что этот не имеет ничего общего с творчеством Басеньки, это могло означать только одно…

Этот человек ни разу в жизни не видел лежащих в ящике рисунков и не имел материала для сравнения. Этот человек вообще не знал настоящую Басеньку. Из него был такой же муж, как из меня жена!!!

Я онемела от страха. Через несколько минут мне удалось зажечь сигарету и кивнуть головой. Случайно созданный узор был трудным, сложным и трудоемким, но в тот момент я была готова рисовать фрески на потолке, лишь бы он от меня наконец отцепился, оставил меня в покое и дал сосредоточиться. После такого страшного открытия ситуация представала в совершенно новом свете.

Что за идиотская идея, играть роль Басеньки пред мужчиной, который играет роль ее мужа? Что общего это имеет с большой любовью пана Паляновского? Что произошло с ее настоящим мужем, куда он подевался?.. В голове пронеслось – может, в пакете для шефа? Но если и так, целиком он туда не поместился, где тогда остальное?..