Галина Куликова - Рецепт дорогого удовольствия

— М-м… Не могу сказать с уверенностью. По крайней мере, посуда наутро оказалась побита.

— Кстати, Левка проспорил мне бутылку вина, так что сегодня вечером мы с ним идем в ресторан. Не хочешь присоединиться? Лев, ты не против?

— Я совсем не против, только с условием, что она до вечера справится с распечатками.

— Так как? — настаивал Ашмаров, топчась своими узкими ботиночками прямо возле Глашиных пальцев. — Идешь с нами?

Глаша закинула завинченный пузырек обратно в ящик и подняла голову.

Вид у Саши Ашмарова был заговорщический. «Интересно, что это на него нашло? — подумала она. — Раньше он никогда не предлагал мне идти куда-то после работы. И тут вдруг — в ресторан. Хоть и с Бабушкиным, но все равно».

Глаша стала соображать: у Ашмарова жена и ребенок, у Бабушкина вообще трое детей. Значит, ничего серьезного тут быть не может. Вероятно, с ней желают завести незатейливую интрижку. Она тотчас же представила, как будет развиваться такая интрижка и чем она может закончиться. Плачевная перспектива! Крутить роман на работе можно только в том случае, если ты уже подыскиваешь себе новое место. А если нет, не стоит испытывать судьбу.

— Я сегодня не могу, — сказала она. — У меня весь вечер занят.

— Но подлечиться-то? — не отставал Ашмаров.

— Я уже хорошо себя чувствую, — соврала Глаша.

— Значит, ты в состоянии сделать распечатки? — тут же оживился Лева.

— Да, — прокряхтела она, пытаясь подняться при помощи массивного стула Подвойской.

Потом упала на него и принялась обмахиваться обнаруженной папкой.

— Ой, что-то мне нехорошо.

— Слушай, Глаш, — смилостивился Бабушкин, — давай я сейчас ксерокопну старый текст и поработаю с ним, а ты уже потом все сделаешь, как надо. Когда очухаешься, о'кей?

— Лев, ты такой милый! — пробормотала Глаша, жмуря глаза, потому что ей больно было смотреть на свет.

— Только скажи, где у тебя оригинал?

— В моем кабинете, в сумочке, — простонала та, не в силах тронуться с места. — Там у меня куча газет, ты покопайся в них как следует.

Глаша уже второй день носила с собой рекламные газеты. День рождения племянника стремительно приближался, и ей очень хотелось потрясти его воображение. Поэтому она отыскивала объявления о курсах японского, китайского и арабского, которые попадались ей на глаза, и обводила номера телефонов красным фломастером. В выходной следовало сесть и обзвонить педагогов, чтобы выбрать тех, которые берут не слишком дорого и живут не очень далеко. Иначе Коля с женой ей, пожалуй, спасибо не скажут. А то еще возложат нее почетную обязанность транспортировать Дениса на курсы. Сама, мол, кашу заварила — сама и саночки вози.

Как только Лева скрылся в ее кабинете, Ашмаров затушил сигарету, загнув окурок кочергой. Он всегда выкуривал только половину сигареты, утешая себя тем, что так в него попадает меньше никотина. Бросил его в корзинку для мусора и оперся обеими руками о стол.

— Знаешь, Глаш, я своего предложения не снимаю, — сказал он, приблизив к ее лицу свое собственное — с глубокими карими глазами. — Как только у тебя будет настроение, сходим куда-нибудь.

Он даже не спрашивал, а констатировал факт.

— Хорошо, — просипела та, только чтобы от него отвязаться.

У нее возникло желание завернуться во что-нибудь большое и темное и полежать в углу. Однако она слышала, как Кайгородцев топочет в своем кабинете и на повышенных тонах разговаривает по телефону. Еще минута — и он вылетит в приемную за своей папкой. Чтобы предотвратить очередной вопль, надо было упредить его появление. Глаша, постанывая, поднялась на ноги.

— Глаш, я там твои шмотки слегка перекопал, — сообщил Бабушкин, пробегая по приемной. — Мне жутко некогда. Кстати, зайди ко мне, как освободишься, я дам тебе кое-что для приема внутрь.

Глаша отдала папки Кайгородцеву и поплелась к Леве. Тот сноровисто налил ей в

Мензурку неопознанную жидкость.

— Выпей, не нюхая и не ахая, — потребовал он.

Глаша выпила и уже через полчаса почувствовала себя человеком.

— Лева, иди сюда! — попросила она, когда окончательно пришла в себя.

— Ну? — Бабушкин возник на пороге, засунув руки в карманы халата.

— Лева, я тебя люблю.

— Глашенька, у тебя была слишком бурная ночь! — пробасила из-за своего стола Раиса Тимуровна. — Оставь Льва Евгеньевича в покое.

— Лева, ты лучший человек из всех, кого я знаю! — продолжала настаивать Глаша, преисполненная чувства благодарности. — Мне даже головой трясти не больно.

Бабушкин широко улыбнулся и, потрепав ее по щеке, нырнул к себе. Обернувшись, Глаша увидела, что прямо позади нее, словно башенный кран, возвышается Подвойская.

— Девочка моя, — ласково сказала та, беря Глашу под локоть. — Лев Евгеньевич, конечно, хороший человек, но это вовсе не то, что тебе нужно.

— Почему? — усмехнулась Глаша, решив немного попугать Раису Тимуровну.

— У него очень злая жена.

— Что вы говорите?

— Да, Глашечка. Даже если тебе удастся, — Раиса Тимуровна приглушила голос и немного помычала, подбирая слово, — м-м-м.., окрутить, — нашла она это слово, — Льва Евгеньевича, его жена тебя тотчас же вычислит и устроит Армагеддон. Поскольку ты будешь выступать на стороне зла, она победит.

— Вы так говорите, Раиса Тимуровна, как будто бы уже прошли через все это, — подколола ее Глаша.

— Ой, что ты, Глашечка! — зарделась та. — Я старше Льва Евгеньевича на.., не знаю, сколько лет!

— Что и говорить, — со знанием дела заявила Глаша. — Разница в возрасте — это непреодолимое препятствие!

— Нет, если мужчина старше — это даже хорошо, — возразила Подвойская.

Они не успели развить тему, когда из своего кабинета выскочил Кайгородцев и промчался к выходу, словно поезд метрополитена, — вжик — и нет его.

— Директор такого заведения! — покачала головой Раиса Тимуровна. — А носится, как мальчик. С ним вообще в последнее время что-то не то.

— Правда? — спросила Глаша с любопытством.

«Может быть, Раиса Тимуровна что-нибудь знает или о чем-то догадывается? — подумала она. — Секретари — это такие особенные люди, у которых нюх, как у поисковых собак».

— Я думаю, Глашечка, может, это из-за Ани?

Такого поворота дела Глаша вовсе не ожидала.

— Из-за какой Ани? — изумилась она.

— Из-за Ани Волович, секретарши Нежного. Мне кажется, наш Петр Сергеевич к ней очень тепло относился. Хотя они, конечно, не часто встречались, но…

— Подождите, Раиса Тимуровна, — покачала головой Глаша. — Вы хотите сказать, что директор расстроен потому, что Аня Волович уволилась?

— Так ты ничего не знаешь! — Подвойская произнесла это таким громким шепотом, что придыханием своим вполне могла бы задуть пару свечей. — Она не уволилась, Глашечка, она исчезла!