Сергей Милошевич - Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана

Несколько человек сидели на полу, сложив ноги по-турецки и резались в карты, потягивая пивко из бутылок, большая батарея которых громоздилась вокруг. Трое мужиков склонили головы над лежащим на журнальном столике разобранным большим амбарным замком и негромко переговаривались. Судя по всему, они обсуждали сильные и слабые стороны этой конструкции. В дальнем углу крепыш с нахмуренной физиономией, сосредоточенно сопя, кулаками и ногами молотил по цилиндрической боксерской груше на пружинной подставке. На грушу был наброшен форменный милицейский пиджак, а сверху болталась милицейская фуражка, закрепленная веревкой. Рядом, у стены, стояла большая плетеная корзина, вроде той, в которую молдаване собирают виноград. Она почти доверху была наполнена кошельками, портмоне, косметичками, бумажниками всевозможных размеров, фасонов и расцветок. Из соседней комнаты слышались музыка, веселый гомон, густо пересыпаемый отборным матом, звенели стаканы и лязгали тарелки. Шура наклонился к Диме и тоном музейного экскурсовода стал объяснять, понизив голос до шепота.

— Перед вами, уважаемые граждане, типичная одесская «малина» образца второй половины XX века. Здесь отдыхают и набираются сил перед дальнейшими трудовыми подвигами граждане специфических профессий, как-то: гоп-стопники, домушники, щипачи, медвежатники и тэ дэ. Коллектив, как видите, подобрался дружный и сплоченный…

В это время в соседней комнате стихла музыка, послышались громкие, раздраженные голоса, затем раздался звон падающей посуды, хлопки, явно напоминающие звуки оплеух и завизжали женщины. Через минуту оттуда, сопя и пыхтя, кубарем выкатились двое сцепившихся граждан мужского пола. Отчаянно мутузя друг друга руками и ногами, они принялись кататься по полу.

Но тут из высокого кожаного кресла, стоящего наискосок к входной двери, задней частью к Диме и Шуре, медленно поднялся высокий, широкоплечий мужчина. Схватив дерущихся за воротники, он легко, как двухнедельных поросят, приподнял их и с размаху крепко трахнул лбами, словно музыкальные тарелки друг о друга. Обалдевшие противники молча повалились обратно на пол, полежали так с минуту, затем, кряхтя, поднялись и, пробормотав извинения, поковыляли обратно в соседнюю комнату.

— Пахан, — очень тихо, сквозь зубы, сообщил Диме Холмов, прежде чем широкоплечий обернулся к ним. Это был смугловатый брюнет, на вид лет сорока пяти, с очень тяжелым, пристальным взглядом. В его густой шевелюре было уже полно седых волос. Диме он почему-то напомнил булгаковского Воланда, вернее, таким он существовал в Димином воображении. Небрежным жестом широкоплечий подозвал Холмова к себе и кивком головы пригласил сесть. Диме же он не оказал ни малейших знаков внимания, и тот так и остался стоять там, где и стоял.

— Ну, здорова, мент, — тягучим басом произнес брюнет, медленно растягивая слова. — Какой хрен занес тебя в столь поздний час в нашу скромную обитель? Руки он ему, однако, не протянул.

— Обижаешь, командир, — полушутя-полусерьезно сказал Шура. — Хорошо ведь знаешь, что к ментам я давно не имею никакого отношения.

— Нет уж, — усмехнулся брюнет. — Мент — он и до гроба останется ментом, как бы не наряжался…

— Ну ладно, Крапленый, оставим этот спорный вопрос до Страшного Суда, — поморщился Холмов. — Лучше скажи-ка, как на духу, — твои хлопцы сегодня ничего такого… интересного не откололи? Ну, например, в порту? Клянусь, я — могила!

Брюнет задумчиво посмотрел на Шуру и медленно помотал головой. На щеке возле самого виска у него Дима заметил большое родимое пятно. «Так вот почему у него кличка „Крапленый“», — догадался Вацман.

— Верю, — вздохнул Шура. — Тогда вот какое дело… Мне позарез нужно найти одного товарища. О нем я знаю только то, что он сидел три раза, недавно «откинулся», живет в ваших краях, и у него еще есть сестра… Крапленый достал из кармана красивую трубку, сделанную из плексигласа, и, набивая ее табаком, полюбопытствовал:

— А что на нем?

— Пока ничего, — уклончиво ответил Холмов. — Пока мне нужно с ним поговорить и выяснить — не сделал ли он одной глупой штуки, за которую опер его будет потом сильно ругать.

— Чебурашка, — громко кликнул Крапленый. — Позови-ка сюда Китайца. Чебурашка скрылся в соседней комнате и почти тотчас вышел из нее с коротко стриженным мужиком. Его слегка раскосые глаза и круглая, как бубен, физиономия и вправду делали мужика похожим на хунвейбина. Он что-то торопливо жевал и старался побыстрее проглотить.

— Слышь, Китаец, у тебя сеструха есть? — спросил Крапленый. Мужик утвердительно кивнул и сделал удивленное лицо.

— А как ее зовут? — быстро спросил Холмов.

— Надюха, — ответил Китаец и с нескрываемым подозрением посмотрел на Шуру.

— Да не тряси ты губой, я не из розыска, — успокоил его Холмов и задал новый вопрос. — Скажи-ка лучше, кто нынче у твоей сестры в женихах и как его зовут?

— Моряк один, Григорий. А в чем дело, дяденька? — с откровенным раздражением спросил Китаец и посмотрел на невозмутимо попыхивающего трубкой Крапленого. Тот успокаивающе кивнул: мол, все нормально, говори.:

— Где и когда ты видел этого самого моряка в последний раз?

— Сегодня и видел, он к Надюхе пришел. Ночевать остался. Я как раз уходил, а они уже спали. Да так крепко, понимаешь, что кровать ходуном ходила! — заржал Китаец… Шура заметно изменился в лице; видимо, был расстроен тем, что его такая верная и стройная версия неожиданно начала давать сбой.

— Ну хорошо… — вздохнул он. — А скажи-ка, родной, где тебя самого видели сегодня… часиков этак с трех и до десяти?

Китаец снова насторожился и тревожно глянул на пахана. Но тот опять кивнул: отвечай.

— Ну это… — медленно заговорил Китаец, тщательно подбирая слова. — В общем после трех я одному своему корешу помогал с завода сварочный аппарат… того… этого… вывезти. Потом выпили. А с шести до полдесятого я дома сидел.

— Кто тебя там видел? — быстро спросил Шура.

— Участковый в девять заходил, режим проверял…

— Ясно… — разочарованно произнес Холмов. — Ну, извини, дорогой, свободен…

— А все-таки в чем дело? — спросил Китаец, исподлобья глядя на Шуру.

— Тебе сказали — свободен! — повысил голос Крапленый. Китаец моментально исчез, словно в кинотрюке. Шура в глубокой задумчивости достал папиросу и закурил. На лбу его обозначились морщины, будто трещины на лобовом стекле попавшего в аварию автомобиля.

— Скажи, Крапленый, — спросил он. — Кто сейчас в Одессе может пойти на крупное… очень крупное дело? С «мокрухой», неприятностями, с Комитетом и так далее?

— Из наших сейчас вряд ли кто, — подумав немного, ответил Крапленый. — Не та ситуация после одного… ну, в общем, неважно. Может, из залетных кто… Я слышал, вроде из Днепра к нам бригада штопорил прибыла. Говорят, отчаянные хлопцы, мозоли на ходу состригут…