Сергей Милошевич - Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана

— Смотрите внимательно, Тимофей Степанович, — звенящим шепотом произнес Холмов и, хлопнув по плечу Шмонова, добавил. — А вы начинайте фотографировать, кадр за кадром, с интервалом в пять-десять секунд…

Между тем, Вовчик подошел почти вплотную к корове, щипавшей травку, и уставился на нее внезапно помутневшими глазами.

— Ах ты, проклятый американский империалист! — вдруг отчетливо произнес подпасок зловещим голосом. После чего он коротко размахнулся и нанес своим огромным красным кулаком ничего не подозревавшей скотине обрывистый, но судя по глухому, утробному звуку, сильнейший удар ниже шеи. Корова чуть слышно мукнула, по телу ее пробежала волнистая дрожь и, постояв с полминуты, она начала медленно оседать, дергаясь в конвульсиях. Вовчик тем временем повернулся к ней спиной и, медленно переставляя ноги, поплелся в сторону распластавшегося на пригорке Филимоныча, который по причине глубокого сна никак не отреагировал на происходящее. А председатель, Шмонов и Дима оторопело уставились на лежавшую на траве корову, из пасти которой текла тоненькая струйка крови…

— Ты что это, кретин бестолковый, со скотиной сделал! — наконец пришел в себя председатель и выскочил из своего укрытия, размахивая руками в бессильной ярости. — Да я тебя сейчас… И, спотыкаясь, бросился к Вовчику. — Стойте, Тимофей Степанович! — кинулся за председателем Шура, а за ним, чуть погодя, Дима и Шмонов, у которого на пузе болтался фотоаппарат. — Не трогайте его…

Однако председатель не слушал, и Холмову удалось нагнать его и схватить за рукав пиджака, когда до Вовчика оставался какой-то метр. Странно, но подпасок глядел на бегущих к нему людей с каким-то ледяным равнодушием и спокойствием. Более того, Дима с удивлением отметил, что вид у него сейчас был вполне нормальный, для кретина, конечно: лицо обычного кирпичного цвета, глазки ясные, а от пены на губах остались лишь две еле заметные, высохшие дорожки от уголков рта к подбородку.

— Ты зачем корову порешил, ублюдок! — заорал Тимофей Степанович, стараясь вырваться из объятий крепко державшего его Хелмова. От этого крика проснулся Филимоныч и, вскочив на ноги, стал оторопело глядеть вокруг, не понимая что происходит.

— Какую корову? — растерянно забормотал Вовчик, с искренним, как показалось Диме, изумлением глядя на председателя. — Не трогал я коровы, вы че, Тимофей Степанович…

Эти слова довели пыхтевшего от ярости председателя до настоящего умоисступления. Изловчившись, он ухитрился-таки освободить на мгновение одну руку и треснуть ею подпаска по его бычьей шее.

— Вы че деретесь, Тимофей Степаныч, че деретесь… — растерянно пробормотал подпасок. Лицо его скривилось, и Вовчик, который одним ударом мог превратить председателя в бесформенный мешок с костями, неожиданно заплакал. Сердце у Димы сжалось- ему стало очень жалко несчастного кретина. Тимофей Кобылко растерялся и, тяжело дыша, молча уставился на хнычущего подпаска.

— Идемте отсюда, товарищ председатель, — раздался в наступившей тишине спокойный, рассудительный голос Холмова. — Этот парень в какой-то степени действительно ни в чем на виноват. Идемте, сядем в сторонке, и я вам все объясню…

Следуя за Шурой, все отошли метров на пятьдесят в сторону. Усевшись в кружок на травке, словно в известной картине про охотников, председатель, Шмонов и Дима с любопытством уставились на Холмова, ожидая объяснений.

— В общем-то объяснять тут особенно и нечеге, — произнес Щура, доставая из кармана пачку папирос. — Ваш Вовчик болен, тяжело болен… Врожденный кретинизм стал основной причиной того, что во взрослом возрасте он заболел чрезвычайно редким психическим заболеванием. Я не знаю, как оно называется по-научному, но между собой врачи-психиатры именуют его «бред лунной росы». Такое странное на первый взгляд название объясняется просто — симптомы этой болезни проявляются один раз в лунный месяц, который, как известно, равен 29,5 дням. И только в первый день полнолуния, в первые четыре-пять часов после захода луны. (Отсюда и «лунная роса»). Ученые до сих пор не могут точно объяснить, почему так происходит. Одни говорят, что «бред лунной росы» есть ни что иное, как одна из редких разновидностей обыкновенного лунатизма. Другие утверждают, что у заболевшего этой болезнью организм начинает выделять вредные вещества. Целый лунный месяц они накапливаются у больного, никак себя не проявляя. Зато в полнолуние, вернее, в первые десять-двенадцать часов после появления полной Луны, под влиянием лунного притяжения они попадают в кровь, а затем в мозг человека, вызывая очень кратковременное и очень сильное помутнение рассудка. (Если вам известно, еще древние знали о таинственном и непостижимом влиянии полной Луны на психику человека. «Растворившись» за время приступа в головном мозге, вредные вещества теряли свои коварные свойства и процеес начинался сначала: выделение вредных веществ-их накопление-полнолуние-приступ. И так, через каждые двадцать девять с половиной дней у больного случаются приступы…

— Ну, допустим, это понятно, — угрюмо пробурчал председатель, то и дело поглядывавший искоса на Вовчика. словно опасаясь, что он снова начнет калечить колхозный скот. — Но на фига, спрашивается, коров убивать?

— Сейчас доберемся и до коров, — усмехнулся Холмов. — Итак, как уже было сказано, в момент подобного приступа у больного происходит сильнейшее и одновременно очень кратковременное, длящееся не более минуты, помутнение рассудка. В такие моменты человеку все представляется в искаженном, неестественном виде, мерещатся всякие ужасы и чудовища. Несомненно и Вовчику, судя по его оригинальному возгласу, вместо коров привиделось некое чудовище, которое (я в этом убежден!) в его воспаленном, ущербном мозгу каким-то образом ассоциировалось со злобным, страшным, жутким, но никогда им не виданным существом — американским империалистом. О коварстве которого товарищ Еропкин, насколько я убедился, прожужжал бедному Вовчику все уши… Естественно, у Вовчика в этот момент возникала глухая неприязнь к этому злобному чудовищу, которая проявлялась в виде сильнейшего удара. А так как силы он недюжинной, то одного удара хватало, чтобы свалить бедное животное. Холмов перевел дыхание и сделал пару глубоких затяжек папиросой. Слушавшие его очень внимательно Дима, Тимофей Степанович и Шмонов ошеломленно молчали.

— Кстати, вы заметили, каким необычным способом наносил корове удар ваш подпасок-кретин? — продолжил свой рассказ Шура, докурив папиросу и отшвырнув окурок далеко в сторону. — Снизу вверх, с коротким замахом, словно он «одел» противника на свой кулак. Это, между прочим, один из самых коварных и страшных приемов рукопашного боя, которому учат только в войсках специального назначения. Даю рубль за сто, что этому удару, как одному из способов «борьбы с противником», то есть в сознании Вовчика, все с тем же американским империализмом, подпаска обучил все тот же Антон Антонович. Который, как вам известно, служил в самых «крутых» войсках наших доблестный вооруженных сил — морской пехоте. Поэтому, кстати, удары наносились всегда в одно и то же место. К; несчастью, в то самое место, где по чистому совпадению у коров находится самый уязвимнй орган — сплетение нервных узлов.