Шарль Эксбрайя - Расследование по-итальянски

Вернувшись к остальным слугам, Анджело рассказал всем, какой прекрасный человек гость Лекоков, и строго-настрого приказал обращаться с ним повежливее и повнимательнее, однако внимание должно быть дружеским, чтобы мистер Тарчинини чувствовал, до какой степени его ценят и уважают. Самая бойкая из горничных, Присцилла со свойственным ей скепсисом решила сама проверить впечатления дворецкого и под вымышленным предлогом отправилась к Ромео. При виде красивой девушки Тарчинини как всегда не мог сдержать восторга. Несмотря на то, что Присцилла ни слова не знала по-итальянски, это не помешало Тарчинини сравнить ее с Венерой и объявить, что, будь он лет на пятнадцать моложе, мог бы наделать в ее честь самых невероятных безумств, и если ради ее прекрасных глаз дюжина воздыхателей не вцепляется каждый день друг другу в горло, значит, американская раса окончательно выродилась. Исчерпав все возможные доводы и в полном отчаянии от того, что его не поняли, Ромео оборвал излияния, довольно игриво хлопнув горничную по заду. Не приученная к подобному обращению в доме Лекоков, девушка тихонько охнула, но, по правде говоря, манеры гостя ее скорее позабавили, чем возмутили. Эта сцена окончательно завоевала Тарчинини симпатии слуг и кухарка поклялась с особой заботой готовить для милейшего итальянца.

Знакомство с хозяином и хозяйкой дома прошло не так благополучно. Оно состоялось перед самым ужином. По настоянию своей подруги Патриции Дженет Паркер вернулась к Лекокам, чтобы одной из первых увидеть отца Джульетты. Начало оказалось не слишком удачным, поскольку обе девушки прыснули со смеху – Ромео, по их мнению, был одет совсем как персонаж кинокомедии. Мистер и миссис Лекок сумели скрыть удивление под маской полной невозмутимости, но Элмер смерил дочь самым «бостонским» взглядом. Джульетта и Сайрус сразу поняли, что их отец и тесть произвел катастрофическое впечатление, однако сам герой дня, ничуть не подозревая, что его могли счесть смешным и нелепым, спешил навстречу. Он тепло пожал руку Элмеру и, прежде чем Сайрус успел вмешаться, нежно расцеловал Маргарет. Столь полное отсутствие воспитания лишило хозяйку дома воли к сопротивлению. Маргарет лишь страшно побледнела и не в силах проронить ни слова думала только о том, что ее репутация безвозвратно погибла. Патриция проявила куда меньшую сдержанность и охотно ответила на поцелуи Ромео. Во-первых, ей хотелось искупить вину за неприличное хихиканье и не огорчить Джульетту, а во-вторых, забавный человечек так явно скандализировал ее мать, что наверняка будет и дальше сеять смятение везде, где бы он ни появился, и уже это одно внушало девушке симпатию. Сайрус забыл предупредить Ромео, что Джанет ему не сестра и даже не кузина, а единственная дочь богатейшего банкира Джереми Паркера, и последняя получила свою долю поцелуев и объятий, тем более что, по мнению пылкого итальянца, она была «чертовски мила».

Воспитание помешало Лекокам выказать неудовольствие, но оба они оледенели. Маргарет превратилась в айсберг, испуганный тем, что его пощекотал Гольфстрим, а Элмер был так же любезен, как тюремщик после побега заключенного. И атмосфера за столом напоминала Гренландию в январские морозы.

В тот же вечер, сидя у себя в комнате, Ромео писал жене, что не замедлит снова сесть в самолет и твердо рассчитывает взять с собой дочь, ибо нельзя же и дальше оставлять ее среди умственно отсталых.

Джанет Паркер проснулась в очень скверном настроении. Накануне она из-за сущей ерунды поссорилась с мачехой, красоткой Кэрол, бывшей танцовщицей из мюзик-холла, которую только громадное состояние Джереми Паркера могло ввести в высший свет. Джанет считала Кэрол узурпаторшей, а та подозревала, что падчерица следит за каждым ее шагом и потом доносит отцу. Девушка с удовольствием перебралась бы к матери, после развода открывшей в Бостоне кружевной магазин, но опасалась, как бы в ее отсутствие Кэрол не пустила по ветру все отцовские деньги. И Джанет осталась охранять Джереми, зная, что этот прожженный делец, которого боится весь город, в присутствии Кэрол становится наивным, как дитя.

И решив, что для ее нервов нет ничего лучше здорового утомления, Джанет поехала играть в гольф.

Ромео Тарчинини уже три дня томился в доме Лекоков. Невзирая на все старания и увещевания, ему так и не удавалось заставить Джульетту признаться, что она чертовски несчастна, а потому готова пожертвовать Сайрусом, его состоянием и Соединенными Штатами, дабы вновь обрести привычную атмосферу виа Пьетра, материнскую нежность и ласки братьев и сестер. Молодая женщина, напротив, уверяла, что, пережив трудный период вначале, вполне свыклась с новым образом жизни, главным образом благодаря любви и заботе мужа, который всегда вовремя устраняет все, что могло бы ее стеснить. Патриция стала ей сестрой, Элмер и Маргарет проявляют к ней всю симпатию, на какую только способны, и даже кошмарная Черити стала хорошо к ней относиться, с тех пор, как поняла, что не всякая итальянка – Мессалина.

Но Ромео не верил объяснениям Джульетты. То, что родная дочь может чувствовать себя счастливой вдали от него, от мамы и малышей, от виа Пьетра, Вероны и итальянского солнца, превосходило понимание синьора Тарчинини.

– Ma que! Я тебе не верю! Ты нарочно так говоришь, чтобы я не умер от угрызений совести! Просто ломаешь комедию!

– Да нет же, папа, уверяю тебя, все это – совершенно искренне.

– В таком случае, ты просто переродилась! Ты больше не мое дитя! Я отказываюсь от тебя!

– Но, в конце-то концов, папа, не можешь же ты ставить мне в вину, что я люблю мужа.

– Нет, я упрекаю тебя в том, что ты разлюбила отца!

– Это совершенно разные вещи!

– Вот именно: разные! Этого американца ты знаешь меньше двух лет, да? А меня? Ну, сколько лет мы с тобой знакомы? Неблагодарная! Ты подумала, что я могу умереть там, в Вероне, а тебя не будет рядом? И ты посмеешь явиться к Джакомини, Велакки, Бертольо и другим соседям и сказать: «Вы были у его одра – так расскажите мне, как умер мой папа»?

– Ну, я думаю, случись что-нибудь подобное, меня поставит в известность мама.

Тарчинини с искренним недоумением воззрился на дочь.

– Ты что ж, воображаешь, будто твоя мать меня переживет? – воскликнул он. – Мы умрем вместе, взявшись за руки! Так мы поклялись друг другу в день свадьбы.

Джульетта не знала, плакать ей или смеяться. Она вдруг поняла, как изменилась, пожив в Америке. Отцовские проклятия, мольбы и пророчества больше не производили никакого впечатления. Джульетта утратила удивительную способность взирать на мир сквозь прозрачную ткань театрального занавеса и придавать словам слишком большое значение. Но только встреча с отцом открыла ей глаза на эту перемену. Молодая женщина не знала, к добру это или к худу, но ей было ясно одно: ежедневные сцены удручающе действуют на нервы. Может, она и в самом деле неблагодарна? Так или иначе, Джульетта и не подумала возражать, когда Ромео, пригрозив в противном случае немедленно уехать, потребовал, чтобы дворецкого Анджело временно отпустили со службы и, раз уж парень говорит по-итальянски, приставили к его особе. По правде говоря, Тарчинини нужен был не столько переводчик, сколько конфидент. Узнав об этом, Лекоки долго ворчали, но не желая постоянно терпеть присутствие итальянца, все же согласились предоставить Анджело отпуск на время пребывания в их доме веронского комиссара. С тех пор они расставались лишь в минуты объяснений Ромео с дочерью. Тарчинини не мог обойтись без этих сцен. Его буйная натура требовала сильных чувств, хохота, слез, любви и отчаяния.