Шарль Эксбрайя - Порридж и полента

Тетбери пришлось потратить немало времени, чтобы отыскать друзей. Им никогда бы не пришла в голову мысль искать их посреди этих без всякого стыда разлегшихся пар, без стеснения выставивших на всеобщее обозрение свои тела и ничуть не опасавшихся навлечь этим меры, предусмотренные законом. Дэвид и Гарриет наткнулись на Генри и Люси совершенно случайно. Поначалу они даже глазам своим не поверили. Увидев мистера Рэдстока в одних лишь плавках, а это означало, что на нем одежды было еще меньше, чем на Дэвиде, когда тот ложился спать, миссис Тетбери покраснела. Мистер Тетбери, словно завороженный, не отрывал взгляда от груди Люси, невольно сравнивая ее с Гарриет, причем далеко не в пользу последней. Пораженный неожиданной встречей, Генри едва не проглотил свой зубной протез, а Люси, поднимаясь с песка, продемонстрировала Дэвиду те части тела, которые тот никогда не полагал возможным увидеть. Самым странным оказалось то, что Тетбери были смущены намного больше, чем Рэдстоки. Генри воскликнул:

– Дэйв! Старина! Откуда вы? Привет, Гарриет!

Миссис Тетбери ничего не ответила, будучи не в состоянии оторвать взгляд от волос на груди мистера Рэдстока. Дэвид же очень сухо ответил:

– Мы приехали спасти вас!

– Спасти?

– Вырвать вас из рук этого варварского народа и фашистов, правящих им!

– Что с вами, Дэйв? Ваше здоровье начинает внушать мне опасения! Раздевайтесь вместе с Гарриет, прилягте рядом с нами, и ваше беспокойство уймется.

– Раздеться? Неужели вы позабыли о приличиях, Рэдсток?

– Не будьте так глупы, друг мой!

– Что? Мы еще никогда не выезжали за пределы Великобритании, но, получив ваше письмо, пошли на невероятный риск, посчитав, что вы в опасности! А вы вместо объяснений предлагаете мне и миссис Тетбери раздеться и принять участие в этом отвратительном самовыставлении напоказ, в котором,– да простит меня Господь!– вы, кажется, находите некоторое удовольствие.

– Дэйв, вы уже серьезно начинаете мне надоедать!

– О мистер Рэдсток, неужели вы смогли сказать такое обо мне?!

Люси вежливо осведомилась:

– В самом деле, Гарриет, неужели вам не хочется последовать нашему примеру? Если бы вы только знали, как здесь хорошо…

При этом Гарриет, краснее самой спелой вишни, простонала:

– Как же я разденусь при всех почти что догола?!

– Никто даже не обратит на это внимания!

– Нет, я умру со стыда! Я не смогу не думать, что стала похожа на одну из этих… ну, вы сами понимаете…

– Благодарю вас, дорогая!

Женщины с ненавистью смотрели друг на друга, пока Дэвид убеждал друга надеть брюки и вернуть себе прежний респектабельный вид.

– Генри! Мне кажется, что с вами происходит что-то ненормальное! В последний раз прошу вас вернуться в гостиницу, собрать вещи и отправиться вместе с нами в Вилтон, где ждут друзья, которые беспокоятся о вас!

– Нет!

– Будьте благоразумны, Рэдсток! Неужели вы готовы предать Англию, вы, герой Дюнкерка?!

– Ну и черт с ней… Солнце, море, пляж, спагетти, полента и климат… намного лучше Дюнкерка!

– О!

Дэвид Тетбери никак не мог понять, что с его другом. В эту минуту Мери Джейн, Сьюзэн и Тэсс, на которых были лишь легкие купальники, без всякой приличествующей сдержанности, подбежали к ним и стали обнимать и целовать новоприбывших. Эти молодые тела, прикасавшиеся к Дэвиду, внесли некоторое смятение в мысли старого квакера, а Гарриет, догадавшаяся о ходе его мыслей, опять покраснела, но на этот раз – от возмущения. Короче говоря, расставаясь, они были злы друг на друга.

И все же в тот же вечер, находясь во власти угрызений совести, Рэдстоки пригласили Тетбери поужинать вместе с ними, объявив о том, что они готовы вернуться в Вилтон. В свою очередь, Тетбери не хотелось перечеркивать долгие годы близкой дружбы, и они решили забыть о происшествии на пляже. Оказавшись за столом, обе стороны предпочли не вспоминать об этом неприятном инциденте и говорили так, словно находились в это время в "Безвременнике и васильке". Лишь то, что было подано на стол, привело Дэвида и Гарриет в некоторое смущение. Тетбери никак не могли понять, как можно есть подобную пищу, поскольку они всегда славно ужинали вареными овощами и мясом и запивали все это чаем.

На ужине присутствовали также Фортунато с Сьюзэн и Мери Джейн с Энрико, которые произвели на Тетбери приятное впечатление. Тэсс и Пьетро куда-то исчезли.

Тэсс и Пьетро в этот момент были слишком счастливы, чтобы думать еще и о других, и отправились на прогулку в сторону деревни Оспедалетти. До этого, вместо ужина, они лишь наскоро перекусили. Совместное счастье заставило их позабыть о бренной пище. Сейчас они переживали минуты, которые поклялись никогда не забывать, когда окажутся в Великобритании, дав друг другу обещание каждый год возвращаться в места, ставшие свидетелями зарождения их чувств. Пьетро говорил о том, что в Лондоне они точно так же будут прогуливаться по набережной Темзы, рука об руку, и смотреть на луну в небе Англии. Оправданием его невежества могло служить лишь то, что он еще никогда не ступал на английскую землю, а Тэсс не решалась сказать о том, что лупа не очень любит показываться жителям Лондона.

Они вернулись в "Ла Каза Гранде" около двух часов ночи. Вернувшейся в мир обыденных вещей Тэсс вдруг неожиданно сильно захотелось есть. Обрадованный тем, что может продемонстрировать свою значимость в "Ла Каза Гранде", Пьетро провел ее на кухню и там, открыв шкафы, предложил ей шикарный выбор всевозможных продуктов. Однако Тэсс больше всего привлекли горшочки с паштетом, приготовленным Пампарато, которые были выстроены правильными рядами и прикрыты сверху аппетитной коркой из теста. Пьетро не знал, что ему делать.

– Эти уже приготовлены к отправке. Если Людовико заметит, что одного из них не хватает, то он придет в неописуемую ярость.

– Ты боишься его?

Только такие слова сейчас могли лучше всего воздействовать на Пьетро, и хитрая Тэсс это сразу же поняла. Он схватил один из горшочков и протянул его любимой.

– Держи, но лучше съешь это у себя в номере.

Пьетро проводил мисс Джиллингхем до двери ее комнаты, где они обменялись перед расставанием таким поцелуем, что у обоих от него перехватило дыхание.

Тэсс устроилась в постели и лишь после этого приступила к ужину. После первого же куска на ее лице появилась гримаса отвращения. Ее рот был наполнен какой-то небывалой горечью. Она заглянула в горшочек и увидела, что надкусила какой-то пакетик, запеченный в корке из теста. Кончиком языка она попробовала порошок, находившийся в этом пакетике, и убедилась в том, что горечь находилась именно в нем. Таким образом, она поняла, что ей удалось решить задачу, которую не мог решить комиссар Прицци.