Александр Звягинцев - Куда смотрит прокурор?

Праздники должны объединять, а тут каждый разделяет. Одни эту самую солидарность отмечают, другие – весеннее безделье.

Нет, Туз не был тем, кого теперь презрительно называли «совком», но посчитал, что раз Господь распорядился так, чтобы жизнь его совпала с советским временем, пробираться, протискиваться бочком в новые времена он не станет.

А поняв это, Жан Силович стал потихоньку подбирать себе преемника, потому что бросать ставшую родной за долгие годы службы прокуратуру на какого-нибудь Трюфеля-Бибика или Драмоедова-Забабашкина не хотелось.

Тем более что у Туза уже несколько лет в городе был неприятель, с которым он вел изнурительную борьбу, и сдаться было невозможно по многим обстоятельствам.

Неприятелем этим был адвокат Артур Шкиль.

Шкиль объявился в Лихоманске с началом перестройки и гласности, как черт из табакерки. Получил разрешение на адвокатскую деятельность и быстро-быстро с иезуитской улыбочкой стал разрушать всю ту систему, что в городе прокурор Туз с судьей Сиволобовым долгие годы отстраивали.

И вот с точки зрения сохранения этой системы Тузу сразу приглянулся Герард Гаврилович Гонсо. Ибо была в нем романтическая увлеченность делом и убежденность, что в прокуратуре много хорошего сделать можно. А это в среде нынешних прокурорских редкость. Проклятая служебная лямка и круглосуточное обращение среди всех мыслимых и немыслимых мерзостей жизни из большинства работников романтические убеждения выбивает быстро и неотвратимо. А в Герарде Гавриловиче с его честным усердием Туз как-то сразу почувствовал родственную душу. И потому-то и поручил ему лично заниматься расследованием дела об украденной в церкви утвари. Очень уж он рассчитывал в случае успеха «засветить» его перед начальством.

Артур Сигизмундович Шкиль, ставший с некоторых пор ночным кошмаром прокурора Туза, лежал в душистой ванне и думал о будущем. Несколько лет назад начинающий юрист Шкиль точно угадал, какие наступают времена, какие перспективы они открывают, и потому добился в жизни многого. Теперь чутье опять подсказывало Шкилю приближение перемен, и он всерьез размышлял об их смысле и сути. А также о том, что конкретно он, адвокат Шкиль, должен в связи с этим делать. То есть надо было опять попытаться заглянуть за линию горизонта, где копились тяжелые снеговые тучи и брали начало ветра неотвратимых перемен. Артур Сигизмундович вовремя почувствовал, что перемены, затеянные незадачливым коммунистическим вождем, остановить уже невозможно, так что надо действовать исходя именно из этого обстоятельства. Смысл же происходящего Шкиль сформулировал для себя очень просто: лопнул коммунистический панцирь и обнаружилось, поперло наружу то, что этот панцирь долгие годы сковывал…

Наружу вылезло человеческое нутро. Опять оно, уже без всяких там идеологических оков, стало править бал на бесконечных просторах развалившегося государства Российского.

И сколько бы ни морочили голову простому народу демократией и либеральными ценностями, теперь снова каждый за себя, кто смел, тот и съел, у сильного всегда бессильный виноват, ты виноват уж тем, что хочется мне кушать…

Ничего нового. Люди остались людьми, какими были за тысячи лет до коммунистического эксперимента.

А значит, надо жить по законам современных джунглей. И ничего изобрести тут не удастся. То есть не надо и пробовать. Как в той же Америке, одним из хозяев жизни в джунглях теперь становится lawyer – адвокат, крючкотвор, законник, способный вывернуть закон наизнанку, умеющий кого угодно отмазать, а кого угодно разорить и посадить. А это уже дает самое главное, что может иметь человек, – власть. Реальная власть, которую признают все – и государство, и прокуратура, и бизнес. А раз признают и испытывают в ней нужду, значит, и платят по полной программе.

Поэтому свою деятельность в Лихоманске адвокат Шкиль начал не с делания денег, а с создания репутации. Будет у него репутация, что он способен выиграть любое дело, деньги ему сами принесут.

Артур Сигизмундович добавил в ванну горячей воды и душистого шампуня на натуральных лесных травах. Свое тело он любил и берег. Тем более что скоро оно ему очень даже понадобится…

Так вот о репутации.

Шкиль поначалу брался за любые дела, в отличие от других осторожных коллег совершенно не боясь связываться с городской прокуратурой, в которой восседал легендарный Жан Силович Туз. Потому что он знал, что обладает оружием, которое не по зубам застрявшей в советском прошлом прокуратуре.

Шкиль умел и любил превращать судебный процесс в спектакль, в зрелище, в шоу. Он устраивал представления со слезами, покаяниями, истериками и неожиданными признаниями, которые безошибочно действовали на публику. А в прокуратуре по-прежнему работали советские люди, изрядно развращенные годами потакания, ложными представлениями, что они все еще надзирают за судом и там автоматически проштампуют представленные ими дела.

И еще одно оружие бесстрашно обнажал в суде Шкиль – непристойные, физиологические стороны жизни. Он давно убедился, что русский человек пуще всего на свете стесняется именно этих сторон жизни, стыдится их и готов пострадать, только бы они не были выставлены перед другими наружу. Это самовлюбленный американец или европеец совершенно спокойно рассказывает в суде, что у него со стулом и каковы были последние анализы кала и мочи. А русский человек буквально исстрадается, измучается весь, когда дело доходит до дерьма или спермы. Может, он в душе себя бесплотным и непорочным ангелом считает? Вот Артур Сигизмундович их самым обыкновенным дерьмецом-то и доводил до судорог и безоговорочной капитуляции.

Первым, на ком он испытал это оружие, был бессменный директор местного техникума, член горсовета, упертый коммуняка Кременюк, возомнивший себя одним из отцов города. Почему-то Кременюк вообразил, что именно ему должно указать адвокату Шкилю, который быстро стал одним из лидеров демократической оппозиции в городе, его законное место – у параши. Пока другие демократы жаловались друг другу на самоуправство и тупость коммуняк, Шкиль искал дело, по которому можно было хорошенько прищемить Кременюку яйца.

И нашел. Секретарша Кременюка за торт и бутылку легендарного в те годы ликера «Амаретто» согласилась сделать копии нескольких жалоб и рапортов, поступивших на имя Кременюка как в качестве директора, так и в качестве члена горсовета. Артур Сигизмундович стал обладателем чудных бумаг, которые вопиющей безграмотностью и чудовищной бессмысленностью потрясли даже его ко всему привыкший разум.