Александр Звягинцев - Куда смотрит прокурор?

Девушка смущенно улыбнулась.

– А вы действительно прокурор?

– Работник прокуратуры. А вы?

– А я Маша. Маша Казаркина, – уточнила она. – Вам это ничего не говорит?

– Погодите!

Герард Гаврилович сразу вспомнил – Миша Казаркин, его однокурсник, серьезный, основательный, круглый отличник, занесенный судьбой в далекий город Томск…

– Так вы…

– Я его двоюродная сестра. Когда Миша узнал, что я буду в Лихоманске, он сказал, чтобы я обязательно зашла к вам и передала привет.

– Спасибо. А вы к нам какими судьбами?

Тут Герард Гаврилович заметил игриво-заинтересованный взгляд дежурного милиционера, явно изо всех сил прислушивающегося к разговору, и понял, что лучше покинуть прокуратуру. А то опять пойдут разговоры.

– Что ж мы тут толчемся, в темноте да духоте, давайте-ка лучше пройдемся по бульвару, – галантно сказал он.

– Ой, конечно, – простодушно обрадовалась Маша. И тихо шепнула: – А то я чувствую себя как на допросе. Даже страшно! Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды! – прыснула девушка.

На улице она почувствовала себя куда свободнее. И сразу выложила, что она студентка экономического факультета Томского университета, а в Лихоманск ее пригласила на каникулы подруга – Светка Гильченко. Она легкомысленно не договорилась с ней точно и вот теперь оказалась в совершенно нелепом положении – подруга уехала отдыхать в Турцию.

О семействе Гильченко и их дочери-студентке Герард Гаврилович слышал как-то от Туза, и смутная настороженность, овладевшая было им при виде девушки Маши, окончательно пропала.

Никаких других знакомых у нее тут нет, беспечно щебетала Маша. Кроме, получается, Герарда Гавриловича. А еще она умирает от голода. Только боится одна заходить в ресторан, потому что зашла в один, и к ней там сразу стали приставать какие-то кавказцы, пришлось убежать голодной, даже заказ не успела сделать…

– А у вас тут мило – настоящий южный город. Жалко только, моря нет, а я так море люблю! – доверчиво сообщила Маша. – Вот возьму и поеду прямо сегодня куда-нибудь. В Крым! Или в Сочи! Или еще куда-нибудь. Лучше, конечно, в Хорватию или Италию, но для этого надо сначала денег заработать.

Девушка была действительно славная. Весела, как котенок у печки. И еще какая-то неправдоподобно доверчивая, беззащитная.

– А не страшно вот так одной ездить? – спросил Герард Гаврилович.

– Бывает и страшно, – призналась Маша. – Иногда такие попадаются… Б-р-р! Но что же теперь, дома сидеть? Никуда нос не высовывать? – рассудительно сказала она. – Ой, а я, когда к вам шла, такой ресторанчик симпатичный видела, вот тут за углом. Давайте пообедаем, я приглашаю! – храбро сообщила она.

Отказаться от ее милой, полудетской в своей откровенности просьбы не было никакой возможности, к тому же Герард Гаврилович вдруг почувствовал, что и сам порядком проголодался.

Ресторанчик занимал первый этаж небольшой частной гостиницы и был полон – ни одного свободного столика. Герард Гаврилович уже собрался уходить несолоно хлебавши, когда официант предложил им пообедать в отдельном кабинете на втором этаже.

– Ой, никогда не была в отдельном кабинете! – весело захлопала в ладоши Маша. А потом вдруг лукаво посмотрела на Гонсо: – А вам можно, Герард Гаврилович? Или… Я вас не очень компрометирую?

Герард Гаврилович только снисходительно улыбнулся.

По лестнице они поднялись прямо из зала на второй этаж и оказались в небольшой уютной комнате с огромным зеркалом, вмонтированным в одну из стен. Посреди комнаты стоял сервированный стол, в центре которого красовалась бутылка шампанского в металлическом ведерке.

– Ой, шампанское! – зачарованно воскликнула Маша. – А знаете, я раньше, в детстве, думала, что его пьют только на Новый год и никогда больше. Но вам, наверное, нельзя? – опять опасливо покосилась она на Гонсо.

– Ну, прямо уж и нельзя! Немного можно, – засмеялся Гонсо, с которого окончательно спало напряжение.

Что за славная девчушка! Какая естественность в каждом слове, в каждом движении!

Под восторженные причитания Маши они уселись за стол, сделали заказ, и Герард Гаврилович мастерски, практически бесшумно открыл шампанское, вызвав бурные восторги Маши, которая была уверена, что сейчас «стрельнет», и даже уши заткнула.

Шампанское привело ее в окончательный восторг, она почувствовала себя настоящей леди, движения ее стали вольными и величественными одновременно. Герард Гаврилович с умилением смотрел на разрумянившуюся девушку, ему уже хотелось выглядеть в ее глазах красивым и неотразимым. Он удачно шутил, рассказывал всякие нелепые истории из своей практики. Кстати подвернулся и Шламбаум со своими выражениями вроде: «Мы рождены, чтоб сказку портить былью», «высшая мера приказания» или «действовать с украдкой».

Маша благодарно хохотала в ответ. А когда Герард Гаврилович вспомнил «глас выпивающего в пустыне», она закатилась так, что бретелька ее легкого платья соскользнула с плеча, и перед Герардом Гавриловичем открылась целиком персиковая округлость ее груди и вишневая окружность соска…

Но девушка, даже не заметив этого происшествия, продолжала смеяться. Герард Гаврилович, чтобы не выглядеть сопляком, который подглядывает в женской бане, резко повернулся к окну… И в этот момент мокрая, скользкая бутылка с холодной минералкой выскользнула из его рук и полетела прямо в зеркало.

Оно со звоном посыпалось на пол, а в открывшемся за ним пространстве обозначился оторопевший Мотя Блудаков с фотокамерой в руках.

Вот тут в мозгу Герарда Гавриловича все сразу, как от вспышки молнии, и сложилось в цельную картину. Неместная девушка… Знакомство… Компрометирующее поведение под фотокамерой в специально оборудованном для этого помещении… Дело о шантаже…

Мотя, надо отдать ему должное, пришел в себя первым. Пока Гонсо представлял в своем мозгу огненные письмена с отчетом о раскрытии гнусного преступления, Мотя кинулся к двери и принялся дрожащими руками поворачивать непослушный ключ.

Тут и Герард Гаврилович пришел в себя. Шантажиста надо было задерживать прямо тут, на месте преступления, вместе с фотоаппаратом!

– Блудаков, я вас узнал! – вскричал он и бросился к черной дыре, оставшейся от разбитого зеркала.

Мотя, не оборачиваясь, в ужасе боролся с непослушным ключом.

Гонсо хотел единым махом перемахнуть через барьер стены, отделявший его от Моти, но не тут-то было. Из рамы зеркала торчало несколько острых обломков стекла, и Герард Гаврилович порезал себе руку и ободрал щеку.

Когда он со второй попытки проник в соседнее помещение, Блудакова там уже не было. Ему удалось не только открыть дверь и выкатиться из комнаты, но и запереть ее снаружи.