Лоуренс Блок - Вор с палитрой Мондриана

Я запер дверь на все замки, просто на всякий случай, достал из атташе-кейса резиновые перчатки, натянул их, а затем потратил еще несколько секунд на то, чтоб протереть места, к которым прикасался, занимаясь фальшивым сигнализационным цилиндром. Отпечатки остались и на внешней стороне двери, но я решил заняться ими уже на выходе. Затем мне понадобилось еще какое-то время, чтоб дать глазам освоиться с темнотой. И — признаюсь в самом сокровенном — насладиться ощущением.

Но что же это за ощущение, спросите вы? Как-то я читал об одной женщине, которая каждую свободную минуту проводила на Кони-Айленде, катаясь на американских горках. Очевидно, она получала какое-то особое наслаждение от столь необычного времяпрепровождения. Вот и я тоже получал своего рода наслаждение, забравшись в чужую квартиру. Утонченное, острое наслаждение, заставляющее кровь быстрее бежать в жилах, возбуждающее каждую клеточку существа. Я впервые испытал его, забравшись в соседский дом еще подростком, и все последующие за этим годы, все преступления и все наказания не то что не заглушили, но даже ни в малейшей степени не смогли притупить это чувство. Оно по-прежнему пьянило и возбуждало.

Я нисколько не хвастаюсь. У меня тоже есть своя профессиональная гордость, которая, впрочем, нисколько не распространяется на мотивы, движущие мной в моменты подобные этому. Я — прирожденный вор, Господь да простит мои прегрешения, и стремление красть впиталось в каждую клеточку тела. Возможно ли исправить такого человека? Ну, скажите, можно ли разучить рыбу плавать, а птицу летать?

Ко времени, когда глаза мои привыкли к темноте, возбуждение, вызванное незаконным вторжением в чужую квартиру, несколько улеглось и сменилось новым, менее острым чувством глубочайшего удовлетворения. И я совершил быстрый ознакомительный обход квартиры с фонариком в руке. Даже если Эпплинг с супругой уединились где-то в глуши вместе с индейками, опасность все равно существует. А может, где-то в одной из комнат приютился родственник, или друг, или же слуга, который сейчас или мирно спит, или в страхе затаился, или уже набирает втихаря номер местного полицейского участка. Я быстро заходил в каждую комнату и тут же выходил и не обнаружил в них никаких признаков жизни, кроме разве что растений в горшках, затем вернулся в гостиную и включил верхний свет.

Выбор был огромен. Дверной молоток в виде кобры был первым, но не единственным предметом искусства в стиле ар-нуво, и в гостиной, насколько я успел заметить, находилось столько ламп от Тиффани, что включить их все одновременно означало бы обесточить весь район. Большие лампы, маленькие лампы, лампы настольные, напольные… К чему, скажите, нужно столько света? Но мания коллекционировать самые различные предметы по изначальному своему существу абсолютно иррациональна и не знает границ. В частности, у Эпплинга были тысячи и тысячи почтовых марок, но часто ли он писал и отправлял письма?

В наши дни лампы от Тиффани стоят целое состояние. Некоторые я узнал — вот эту, «лампу-стрекозу», и вот эту, «глицинию» — за сумму, вырученную от продажи этой парочки где-нибудь у «Паркс-Бернет» можно запросто приобрести очень славный загородный коттедж. Но вполне можно заработать также путешествие за казенный счет в «Даннемора», стоит только попробовать выбраться из «Шарлеманя» с двумя такими шедеврами из перегородчатого стекла. И я ограничился тем, что просто полюбовался ими, а заодно и всем вокруг — не квартира, а настоящий музей — и оставил их там, где стояли, рядом с бесчисленными безделушками и разными хорошенькими вещицами.

Эпплинги, похоже, имели привычку спать в разных спальнях, и в ее я обнаружил драгоценности — в совершенно очаровательной шкатулке из панциря черепахи, хранившейся в верхнем ящике туалетного столика. Шкатулка была заперта, а ключик лежал рядом, тут же, в ящике. Поди пойми некоторых людей… Я отпер шкатулку маленьким ключиком — мог бы открыть ее столь же быстро и успешно и без него, но к чему выпендриваться, если рядом никого, кто бы мог восторженно заахать и заохать? Нет, брать драгоценности я тоже не собирался, хотя выглядели они просто прелестно. Однако все же не устоял — пара рубиновых сережек была совершенно неотразима, восхитительно хороша, и они перекочевали в мой карман. Ну неужели она хватится какой-то несчастной пары рубиновых сережек при том, что черепаховая шкатулка битком набита драгоценностями?.. А даже если и хватится, то наверняка подумает, что засунула их куда-нибудь в другое место. Что это за вор такой, который берет только пару сережек, а все прочее оставляет?..

Осторожный вор. Хитрый и ловкий, чье присутствие в «Шарлемане» уже само по себе достижение, а потому он избегает брать вещи, исчезновение которых сразу бросится в глаза. Да, я взял рубиновые серьги — ведь в конечном счете ремесло мое не на все сто процентов свободно от риска, — но когда в ящике тумбочки у Дж. Ч. Эпплинга я обнаружил пачку пятидесяти- и стодолларовых банкнот, то брать их не стал.

Следует сознаться, решение стоило мне немалой внутренней борьбы. Нет, назвать это состоянием было никак нельзя — там хранилось где-то около двух тысяч восьмисот долларов, однако деньги есть деньги, а уж перед наличными вообще устоять очень трудно. Когда крадешь вещи, их потом надо пристраивать, а наличные можно спокойно держать под рукой и тратить когда заблагорассудится в полное свое удовольствие.

Но он может заметить, что деньги пропали, вот в чем штука. Наверняка это первое, что он проверяет, вернувшись домой, — целы ли деньги, и если не окажется, сразу смекнет, что не сунул их куда-то в другое место, что они не могли уйти из его квартиры сами по себе, своим ходом.

Я подумал, что пару банкнот прихватить все же не мешало бы. Совсем немного, вряд ли они хватятся этих денег, но как знать?.. Да и вообще, как знать, что в данном случае много, а что мало? Когда имеешь дело с наличными, такого понятия вообще как бы не существует, но можно нарваться на неприятности. Пусть себе лежат, где лежат.

И я оставил эту золотоносную жилу в покое.

В спальне у него, помимо всего прочего, находился книжный шкаф. Нет, ничего похожего на библиотеку Ондердонка тут не наблюдалось. Какие-то справочники, набор филателистических каталогов, несколько книг по оружию, а также целая куча репринтных изданий романов Зена Грея. В общем, полная ерунда, самый подходящий товар для столика с дешевыми книжками в «Барнегат букс» — по сорок центов за штуку, по три на доллар.

В кабинете, в узком застекленном шкафу, хранились два дробовика и охотничья винтовка, резные ложа — настоящие произведения искусства, стволы грозно отливают металлическим блеском. Наверняка предназначены для отстрела диких индеек, но из таких можно запросто прихлопнуть и взломщика, и мне было неприятно на них смотреть.