Людмила Милевская - Кикимора болотная

Психоаналитик с большим интересом посмотрел на меня.

— Секс-порт? Что это такое? — взволнованно спросил он. — Может, бордель для моряков?

— Это экспорт, — успокоила я его. — В исполнении моего сына слово приобрело неоднозначный смысл, так же, как и многие другие слова.

— Какие же? — чрезвычайно заинтересовался врач.

— Эскалатор, саксофон и прочие. Меня это очень волнует.

— Напрасно. Это обычная фиксвербмодумания. Потребность отражать свои настоящие чаяния, желания в повседневной речи, но в очень . завуалированной форме. Это нормально. Не волнуйтесь, с возрастом пройдет, — заверил меня он.

«У многих не проходит до пенсии», — подумала я, вспоминая наших политиков.

Я поблагодарила врача, вернулась домой, позвонила Жанне и сказала:

— Бойся, голубушка, сколько хочешь. Это нормально. Все боятся. Кстати, у моего Саньки фиксвербмодумания.

— Что это? — ужаснулась она.

— Это похуже всяких родов. Кстати, родов панически боятся не только женщины, но и некоторые мужчины. И это нормально. Так что ничего не бойся, то есть бойся спокойно.

— Хорошо, — согласилась она.

Некоторое время она боялась уже в открытую. Но вот беда — не заладилось у нее с Михаилом. Но что у него за претензии!

— Она часто разговаривает с кем-то по телефону и замолкает, как только появляется мама или я.

Я просто зашлась от нетерпения, пока выслушала его жалобу.

— Конечно, она разговаривает со мной или с Розой. О своих женских делах. Потому и замолкает. Я даю ей всяческие советы, связанные с ее положением.

— Но вы сами не рожали, — изумился Михаил.

Меня это возмутило. Я даже прикрикнула:

— Психоаналитик был вообще мужчина! Это же не помешало ему копаться в моей женской душе, о которой он если и имеет понятие, так со слов таких же, как я, женщин. А им вряд ли можно доверять.

— Но Жанна стала много плакать.

— Вот это плохо, хоть и понятно. В ее состоянии это бывает. Женщины становятся очень нервными, — сказала я, ставя ударение на слове «нервными». — Ты должен как-то ее развеселить.

Михаил только рукой махнул.

— Но как? — с отчаянием воскликнул он. — Как? Она стала дикая.

Шарахается от всех, говорит, что меня не достойна, несет всякую ерунду.

— Какую ерунду? — испугалась я.

— Не знаю, я ее не понимаю, — признался он, — говорит, что я в ней ошибся.

«Совсем сдурела? — возмущенно подумала я. — Точно хочет все испортить!»

— Где она?

Миша пожал плечами.

— Не знаю. В тот-то и дело. Она пришла ко мне в офис, плакала, хотела серьезно поговорить. Я посадил ее в автомобиль и повез домой. По дороге мы поругались, она выскочила из машины и убежала.

— Как это «выскочила»? На ходу, что ли?

— Почему «на ходу»? Я остановился, она и выскочила. Вот, приехал к вам, с полчаса шлепал по лужам, даже курил, не решаясь войти, а ее и здесь нет. Не знаю, где искать.

Мне стало легче. Если дело только в этом, не беда. Жанну мы приведем в чувство, лишь бы он к ней нормально относился.

— Миша, ответь мне на один вопрос: ты ее любишь?

Он явно не ожидал такого поворота и очень удивился.

— Конечно, люблю.

— Тогда можно, я буду с тобой откровенна?

— Да, конечно.

— То, что Жанна нервничает, это нормально в ее положении, но, думаю, есть причина, которая и лишает ее покоя. Я восхищаюсь Елизаветой Павловной, да что там восхищаюсь, я ее боготворю! — воскликнула я, с удовлетворением отмечая кислое выражение лица Михаила.

Было ясно: он тоже ее боготворит и порой считает, что такому ангелу место на небе.

— Не может не восхищать доброе сердце твоей матери, — с пафосом продолжила я. — Сердце, способное обогреть всех, кого оно любит. Иногда тем, кого она любит, становится даже жарко. А бывают моменты, когда жар ее сердца просто сжигает дотла. Боюсь, это и происходит с Жанной.

Михаил смотрел на меня как на ясновидящую.

— Вы думаете, она из-за мамы?

«Конечно, из-за мамы, дурак! Из-за твоей мамы и паралич может хватить, не у всех же такое крепкое здоровье, как у тебя», — подумала я, но вслух сказала другое.

— Нет, что вы! Ваша, Миша, мать здесь ни при чем, — участливо пожимая его руку, воскликнула я. — Кстати, Жанна обожает ее и во всем хочет ей подражать.

— Не надо, не надо! — испуганно закричал Михаил. — Вот подражать не надо. Жанна — яркая индивидуальность. Любое подражание испортит ее.

Я энергично кивнула головой:

— Абсолютно согласна, но Жанна-то так не считает. Она мучается от того, что не такая, как ваша мать. Поэтому она вбила себе в голову, что вас не достойна.

— Только поэтому? — изумлению его не было предела. — Как вы меня успокоили. Софья Адамовна, но что же делать? Я не хочу, чтобы она была похожа на мою мать. Мне Жанна нравится такая, как она есть. Но где же она сейчас?! — хватаясь за голову, горестно .воскликнул он. — В такой ливень!

— Давно вы расстались? Он взглянул на часы.

— Чуть меньше часа назад.

— В таком случае она в метро и вот-вот будет у меня. Думаю, тебе лучше уйти. Мы должны поговорить с ней с глазу на глаз. После беседы все станет на свои места. Обещаю тебе.

Михаил вскочил с дивана и заметался по комнате с криками «мне лучше уйти».

— Да, — сказала я и глазами показала, где дверь.

Он мгновенно шмыгнул в нее и, схватив пальто и на ходу надевая его, буквально вылетел из моей квартиры и побежал по ступенькам вниз.

— Чтобы не встретиться с Жанной в лифте! — уже с восьмого этажа крикнул он мне.

Я стояла на лестничной площадке, махала ему вслед рукой и, умиляясь, думала: «Он любит ее. Любит».

— Чтой-то двери все пораспахнули, — возмутилась за моей спиной баба Рая. — И зонтов мокрых понакидали, и чумаданов.

Ах, Миша!

Я выскочила на балкон и, потрясая зонтом и кейсом, закричала со своего девятого этажа:

— Миша! Миша! Забыл!

Он уже садился в автомобиль и только махнул рукой:

— Не страшно! Потом!

Его «Мерседес» рванул в сторону проспекта, а на аллее показалась фигурка Жанны. Она бежала вдоль злополучных кустов, согнувшись под струями ливня. Я тоже промокла вмиг и вернулась в комнату.

— Спрячь это все пока, чтобы Жанна не увидела, — сказала я бабе Рае, отдавая ей зонт и кейс. — Не хочу, чтобы она знала, что ее Миша был здесь.

Баба Рая, ворча и вздыхая, выполнила просьбу и отправилась укладывать Саньку спать, а я пошла встречать Жанну.

Она была в отчаянии. Плакала и причитала:

— Я так больше не могу. Я устала! Устала!

— Это все потому, дорогая, что в тебе ребенок не от Миши. Избавишься от него, и будет все хорошо, — успокоила я ее.

Однако у нее началась истерика.

— Какой он чужой?! — закричала она. — Какой он чужой, раз во мне?! Это мой, мой ребенок! Мой!

Я не поверила своим ушам. Что это она говорит? «Мой ребенок»?