Людмила Милевская - Пусти козла в огород

— Не волнуйся, дорогая, — прошептала она, — все будет хорошо. Сейчас тебе станет легко-легко.

Какой, к черту, легко! На грудь словно плиту могильную опустили. Хотела закричать, хотела объяснить этой глупышке, моей Алисе, что надо срочно вынести из квартиры ядовитые цветы. Все до единого.

И я закричала, напрягая все силы. Но… губы лишь шевельнулись, не издав ни звука. — Алиса, заметив мое волнение, спросила:

— Что? Соня, что?

Из последних сил я выдавила:

— Марго… Алиса кивнула:

— Да, Марго ушла. Домой ушла. Позвать ее?

Я испуганно замотала головой, и Алиса снова закружилась-закружилась. Однако на этот раз я сознание не потеряла. Повисла в пустоте где-то между бытием и небытием. Тело не слушалось меня, но в глубинах рассудка все же таилась мысль.

До сих пор не знаю, что это было: то ли сон видела, то ли и в самом деле размышляла очумевшими от гнилостных ароматов мозгами. Виделось, что Марго несет цветы, крича во все горло: «Человечки! Человечки!» Лицо ее надвинулось, вяло шевеля губами, Марго выросла до необъятных размеров и принялась ругать и клясть Алисиных подруг. Потом она снова заговорила о своих человечках.

— Коты! Коты! — вдруг закричала Марго, позабыв о человечках. — Они погибли! Все коты погибли! В нашем подъезде коты не живут…

«Как-то подозрительно она себя ведет», — вяло подумала я, вглядываясь в размытый силуэт Марго.

Она удалялась, озираясь, унося под мышкой подарки подруг Алисы. Она уходила по коридору, обозначенному цветочными горшками, из которых торчали черные кошачьи хвосты. А впереди спешащей во тьму Марго бодро бежали человечки, придерживая коротенькими ручками платьица в горох.

Невероятным усилием воли я стряхнула кошмар.

«Стоп! Стоп! Зачем? Герман нанял Марго? Решил избавиться от Алисы ее руками? Сколько же он заплатил ей? Марго и Герман, они же спелись! Они решили извести Алису!» — осенило меня.

Но я тут же отбросила эту нелепую мысль.

«Не то, не то, не об этом надо думать. Главное где-то рядом, но я никак не могу до него добраться, ухватить…»

Марго вновь выплыла из горячечной тьмы, шевеля губами и подмигивая.

— В платьице в горошек, в платьице в горошек, — бормотала она, зловеще улыбаясь, — вон, побежал, неужели не видишь?

«Как это сказала Фаина? Ехидная улыбочка? Марго ненавидит Фаину! Какой же еще улыбочкой она может ее встречать? Нет, Фаина ошиблась. Марго постоянно бегает по подъезду с цветами. Мало ли куда она их тащила… Не то, не то, здесь что-то не так. Нужно думать, искать. Ответ где-то рядом… Зачем Герману такие сложности. Зачем ему травить Алису? Не проще ли развестись? Из-за квартиры? Из-за денег? Он не жадный. Он уверен в себе, может еще заработать…»

Снова навалился, сковал холодный мрак преисподней и… Я снова умудрилась вынырнуть в родной и теплый мир. Из сизой пелены выросли стены спальни, люстра, потолок… Материализовались собственные руки, белые, словно из алебастра, безжизненно лежащие поверх покрывала.

Скрипнула дверь, мелькнула стройная спина Алисы.

"Нет-нет, — подумала я, — не там ищу. Не там.

Она же ясно сказала, искать надо в Мексике. Кто был в Мексике? Марго? Нет. Как ее туда занесет? Нет. Думай! Думай быстрей, — скомандовала я себе, подбадривая угасающее сознание, — иначе…"

Мир снова начал уплывать, но вдруг ясная, четкая мысль мелькнула, возвращая меня к жизни, давая силы. Мысль эта пронзила как электрическим током:

"В Мексике была я!

Я!

Как же это сразу не пришло мне в голову? Как не заметила очевидного…"

Чужой, онемевшей рукой мне удалось нащупать телефонную трубку, сомнамбулически набрать номер. Хватило сил обрадоваться, услышав раздраженный голос Фаины.

Каким-то чудом она поняла, кто звонит, и завопила:

— Что с тобой, Мархалева? Что случилось?

— Фа-аня, — прошелестела я. — Спаси меня-я, умираю… Цветок преисподней…

Фаина что-то кричала, спрашивала, но я уже не могла ее слышать. Трубка выпала из руки, потолок и люстра вновь закрутились.

«Я была в Мексике! Я. Эх, Алиса, Алиса… Глупая ты моя Алиса…» — успела подумать я, безразлично глядя на мир своими почти невидящими глазами.

— А-ли-са… — почти неслышно прошептали мои губы.

Алиса! Она услышала. Она подошла, моя Алиса.

Она стояла рядом и улыбалась, глядя, как я угасаю. Легонько подула на вытянутую ладонь. Черное облачко взвилось и медленно осело на мое лицо. Гнилостный запах с тонким сладковатым ароматом жасмина, и розы, и сирени, и гиацинта вошел в меня, наполнил до краев…

«Никогда еще не было такого прекрасного, такого ласкового покоя, — успела подумать я. — И этот запах… Прекрасный запах… Марго права: жасмин, гиацинт, сирень… розы… Но именно так и пахнет смерть…»

Я умерла, и надо мной рыдала Алиса:

— Ах, это меня наказывает господь! Наказывает господь!

— Дуры! Обе вы дуры! — устанавливая капельницу, гремела Фаина. — Особенно Мархалева! Она — дура инициативная. Худшая разновидность. Вечно нос свой длинный в чужие дела сует!

Еще недостаточно ощущая себя, я вдруг забеспокоилась: «Почему длинный нос? Почему мой нос длинный? Разве длинный у меня нос? И вообще, какое им дело до моего носа, ведь я же умерла. Оплакать не могут по-человечески…»

— Слышь, Алиска, — пробасила Фаина, и я вдруг ясно осознала, что жизнь продолжается.

Фанина бородавка висела прямо перед моими глазами. Какой милой она мне показалась теперь. Я просто обожала эту бородавку с кудрявым черным волоском. И бородавка, и борода, и усы Фаины — все радовало меня необычайно.

— Алиска, глянь, по-моему, эта заполошная приходит в себя. Смотрит на меня. Глянь, Алиска, не вижу ни хрена без очков. Похоже, она все-таки оклемалась. И что у этой Мархалевой за глаза? Черт-те что! Щелки какие-то. Зрачков не рассмотреть. Еще красавицей себя, небось, считает.

«Красавицей? Еще какой!» — Я удивилась тому, что у некоторых возникают сомнения там, где сам бог внес абсолютную ясность и определенность.

— Алиска, — рявкнула Фаина, — ты здесь не торчи. Пойди посмотри, там чайник уже закипел.

Алиса вздохнула и вышла. Я распахнула глаза. Фаина увидела это даже без очков и отшатнулась.

— Тьфу на тебя, Мархалева! Тьфу! Напугала! — закричала она. — Ну как ты? Жива?

Я прислушалась к своему организму и констатировала:

— Жива.

— Эта ваша подлая Маргуша насыпала-таки на тебя порошок. Когда я приехала, вся твоя рожа была черной. Пока эту гадость смыли, сами чуть на тот свет не отправились. До сих пор в голове шум сплошной, а в глазах искры. Но ничего, обошлось. Ботаник мой перемудрил, не такой уж он ядовитый, этот порошок, раз ты выжила и даже в себя пришла. Правда, я по его совету тебя на всякий случай и коричневыми цветочками припорошила. Алиска сопротивлялась, но я нашла пару увядших растений. Засушила Марго, на твое счастье. Так что еще неизвестно, может, ты моему психу жизнью обязана. Красота! Один псих другого спасает! Просто удивительно, что ты жива! Даже не знаю, плакать мне или радоваться.