Фредерик Дар - Волк в бабушкиной одежке.

— Она заставила бы, Берю, покраснеть даже обезьяну.

Тут происходит явление Китихи. Она надела кимоно, привезенное из Японии знаменитым супругом. Кимоно черное, с громадным солнцем на груди и огромной луной на заду (великий шелковый путь). Мадам Берюрье: жует куриную ножку (чтобы кое-как дотянуть до обеда, объясняет она). Ее партнер не прочь бы тоже.

— Клянусь, немного белого мясца мне бы не повредило, — жалобно канючит Толстяк. Берта негодует.

— Никогда не видела большего обжоры! — вопит она. — Этот сундук готов жмакать весь день, дай ему волю!

— А сама-то что делаешь! — стонет Сундук.

— У меня особый случай, по утрам спазмы желудка, — парирует Китообразная.

Я чувствую, что дискуссия может очень быстро обостриться, и решаю исчезнуть, внеся свою лепту в конфликт.

— Я вас покидаю, дети мои. Берю, если та рыженькая малютка, которая каждое утро приходит к тебе в контору, позвонит опять, что ей сказать?

У бедняги выкатились шары, как в кегельбане. Его мегера синеет, заглатывает куриную конечность и требует голосом, похожим на гром, запертый в стиральной машине:

— Это что за история?

— Да он чушь несет! — неубедительно отпирается Пузо. — Я клянусь, Бертунечка, что он сказал это в шутку…

Я поднимаюсь.

— Ну вот, опять я оплошал, — говорю я, — как всегда. Счастливого излечения, Пузо!

И я удаляюсь, тогда как первая фаянсовая ласточка вольтижирует по комнате, а сенбернар, запертый в нужнике, начинает выть, как по покойнику.

Утверждать, что «Дунай и кальвадос» является заведением первого или даже второго класса, было бы ложью, которую я себе не мог бы простить. Тем не менее, как говорила Клеопатра, это чистенькое гнездышко, задумано и устроено для изнуренного путешественника и скромного туриста.

Какой-то тип, вроде как сидящий за конторкой под истинно фальшивое красное дерево, строчит цифры в соответствующем гроссбухе. Он довольно молод, тощ. Брюнет с головкой алчного хорька и в одежде цвета «средне-анонимный француз, желающий путешествовать инкогнито». Мое появление озаряет его бледное лицо улыбкой в четыре золотых и два железных зуба.

Затем его взгляд констатирует, что я без багажа, и улыбка медленно растворяется, подобно таблетке сельтерской в стакане теплой воды.

— Месье? — вопрошает он с остатками надежды, улетучивающимися из его естества, как пар из замерзшего локомотива (он же рядом с вокзалом).

— Вы владелец этого дворца? — спрашиваю я. Моментально улыбка исчезает полностью, он принимает меня за торговца щетками для придания блеска звездочкам (которые на фуражках) или за распространителя непременно иллюстрированной библии. Я рассеиваю его жестокие колебания, выкладывая профессиональную воскресную визитку со всеми аксессуарами. Это его, как говорится, беспокоит.

— Мне бы хотелось только поболтать с вами, — успокаиваю я.

Он вылезает из-за конторки, что позволяет мне одновременно отметить две вещи: он не сидел, а стоял, и в нем на все про все метр с кепкой. Или этот тип от рождения карлик, или притворяется, причем довольно ловко.

— Зайдем в кабинет, — говорит он.

Легкий маневр для него, ввиду его малости, но деликатный для меня, ввиду моих совершенных атлетических габаритов, так как бюролога вообще-то размером метр на два. Тем не менее, с помощью рожка для обуви нам удается там разместиться, и беседа начинается.

— Могу ли я осведомиться, как вас зовут, дорогой месье?

— А в чем дело? — бормочет миниатюрус.

— Удачное имя для хозяина, — констатирую я, — немножко длинновато, но звучит понятно.

Это ставит его в тупик. Я пользуюсь ситуацией, чтобы притупить его больше.

— Может, это просто псевдоним?

— Меня зовут Жюль Эджим [8] Парафраз названия романа Мопассана «Жюль и Джим». — Прим. пер. , — сообщает тощая задница.

— Вы купили гостиницу у некоего Фуасса, не так ли?

Маленькая мордочка, как у щеголеватой крысы, загорается.

— Я понял, — говорит он, — я читал газету…

Хитрец! Себе на уме, избави Боже!

— Месье Эджим, мне бы хотелось узнать, как именно вы приобрели это приятненькое заведение, такое комфортное и даже с горячей и холодной водой.

У него задрожала от тика правая бровь.

— Как обычно, через торговца недвижимостью. У меня был трактир в Рондюбей-Шалды-Балды, в Марокко. Из-за известных событий я вернулся на родину и купил этот дом.

— А Фуасса вы знали?

— По правде говоря, я видел его только два раза: когда я осматривал гостиницу и когда мы подписывали акт купли-продажи у нотариуса.

— Ну и какие у вас впечатления?

— Мне показалось, что это хороший человек, не очень крепкого здоровья, желающий пожить оставшееся время в свое удовольствие.

— Он не сказал вам, почему продает?

— Вот именно: по причине здоровья.

— А мадам Ренар вы знали?

— Жертву прошлой ночи?

— Да.

— Я видел ее вместе с Фуасса. Я понял, что она не только его кассирша…

Он улыбается кисло, как на рекламе слабительного.

— Есть ли у вас соображения по поводу этого преступления? — спрашиваю я с определенной резкостью. Он растерян.

— У меня???

— Да это я так, — успокаиваю я его. — Теперь займемся другими упражнениями. Остался у вас кто-нибудь из старой обслуги?

— Конечно. Фирмен — коридорный и Бланш — кастелянша.

— Хотелось бы поговорить с Фирменом, это возможно?

— Ну… да… Сию минуту?

— Прямо сейчас.

— Он убирает комнаты на втором, я сейчас позову, — сообщает с сожалением владелец притона.

Я чувствую, что сердце его рвется при мысли о неожиданном отдыхе прислуги.

— Не беспокойте его, — быстро успокаиваю я, — пойду поднимусь и поговорю с ним там.

Сказав это, я пру наверх по деревянной лестнице со ступеньками, покрытыми красной дорожкой.

Нахожу молодца Фирмена в номере 69. Оперся на метлу и разглядывает возню двух мух, занятых самовоспроизводством. Это здоровенный тип, такой же длинный, как генерал Мухоглот, с носом, занимающим двойное место, физиономией как после бомбежки Хиросимы, серыми волосами, длинными и жирными, и взглядом опустошенной скорлупки. Поймать его взгляд можно, только плюнув в глазницы.

— Вы Фирмен? — требую я, заранее уверенный в позитивном ответе.

Это он.

Я опять вываливаю удостоверение. Он проводит по нему пальцем, будто удостоверясь, что текст не напечатан шрифтом для слепых, затем возвращает его мне, честно уверяя меня, что мое фото не очень-то похоже.

— Видели, что случилось этой ночью с мадам Ренар? — атакую фейсом по тейблу.

Он испускает вздох, подобный старту реактивного самолета.

— Я не собираюсь по ней рыдать, — сообщает чистильщик биде.

Ага, кое-что в характере усопшей усатенькой выпирает так же, как шея жирафа из фальшивого воротничка.