Игорь Чубаха - Кремлевский джентльмен и Одноклассники

Фыркая, и вытираясь махровым полотенцем, я выбрался из душа, и со скрипом раскрутил патрон пнемопочты. Спасибо, Лотта Карловна. Плотно сложенная пачка отпечатанных на принтере листов повергла меня в уныние. И вас бы повергла, если бы вы всю предыдущую ночь читали по очереди отчет об экологической угрозе полярной крачке, гнездящейся на Огненной Земле, и слезливый роман перуанской беллетристки – светскую хронику Лимы, Сантьяго и Буэнос Аэреса… И не только читали, а и цензурировали бы.

Я не нанимался в редакторы. Честное слово, легче вскарабкаться по гладкой бетонной стене и вывести из строя турбину электростанции, чем вымарать десяток упоминаний о Принце из текстов, составленных восторженными девицами. А иногда и убеленными сединами старцами, но тоже восторженными. Они познакомились с удивительным человеком!

Пятнадцать минут на одной ноге, со сложенными ладонями, и закрытыми глазами это довольно легко, когда белорусское ласковое солнышко уже висит над весенним, с едва проклюнувшейся листвой лесом. Открыв глаза, я вторично за сегодня выглянул в окно, и увидел на спортивной площадке фигуру в основательно растянутом тренировочном костюме.

Наш Василь Аксенович, в просторечии Министр, упорно игнорирует мои советы по поводу кимоно, а потом за завтраком нудит и ноет про радикулит. Сегодня, Министр рискнул подойти к к брусьям на спортплощадке, именно подойти и грустно так на них снизу вверх посмотреть.

А Леньки чего‑то не видно. Обычно он уже в это время в дверь стучится. Впрочем, ответ напрашивается сам собой. Тамара взяла за правило на выходные, если эти выходные вынуждена проводить в одиночестве, демонстративно и гордо сматываться из «Пущи». Когда она уходит в загул в Москве, оставляет Леньку здесь. Видимо, на сей раз она в Питере, и там нашлось куда пристроить сводного младшего брата.

Нет, но вообще какая‑то болезненная ситуация. Дело понятное, вся страна анекдоты рассказывает, что если Отец запускает новый истребитель, Папа немедленно бросается бурить новую скважину, да поглубже в море. Зато если Папа действительно находит там нефть, Отец, обхватив свою умную голову руками, немедленно выдумывает новый Национальный проект. В общем, оба крайне ревностно наблюдают друг за другом…

И вот поселил Отец непутевого сына, Принца нашего, в Беловежскую Пущу. Договорился с Батькой честь по чести, выкупил заброшенный советский санаторий и вверил Принцу в качестве постоянного места жительства. Чтобы Принц вдали от мирской суеты задумался, какой замечательный пример радения за Отечество он мог бы брать с собственного родителя. Ну, прослышал об этом Папа…

Ясное дело, что Папа, то есть его верные Сырьевики, про «Пущу» прослышав, тут же организовали депутатский запрос. Что за феодальные замки в дружественной Беларуси? Что за наследные принцы (экий намек‑то, господи, умаялись поди, придумывая)? Короче говоря, их заклятые коллеги Инновационники тут же взошли на трибуну и, скорбно шевеля усами, сообщили, что пансионат «Пуща» является символом былого величия СССР и отдыхать там может кто угодно. Вот хоть вы, товарищ.

И, естественно, Папа тут же прислал сюда отдыхать родную дочь Тамару. Ну, негоже, если первая невеста страны наутро с красными глазами, и на все вопросы отвечает: «Ничего я не хочу», в смысле – что мне твои нефтяные вышки, папа, когда Он меня не замечает?

Вот почему, думал я, сбегая по мраморной лестнице, старомодно уставленной монстерами в кадках и статуями пионеров, запускающих планеры, вот почему пансионат теперь населен только обслуживающим персоналом.

Секретарь и дворецкий, подполковник ГРУ в отставке. Старая разведчица, некогда посланная в Англию с двумя недорослями, которым вздумалось получить блестящее английское образование. Бывший министр, выполнявший ту же функцию, но во французской Сорбонне, где Тамара пару лет делала вид, что ей не хочется поехать в Оксфорд следом за Принцем.

А Принца нет, и Тамары нет, и даже Ленечки здесь нет, а в его апартаментах дрыхнет бездарный и беспутный Валерка Бондарь – Тамаркин седьмая вода на киселе родственник, которому она не разрешает взять себя замуж, но дает деньги в долг. Пардон, не в палатах Ленечки, а в Тамаркиных. Его никто не звал в санаторий «Пуща», но поскольку Папа и в первопрестольной его видеть уже не может, он как‑то сам прилип.

А знаете, люблю я такие дни. Слышал, что многие раннюю весну не любят, а на вопрос «почему», подумав, отвечают – «днище ржавеет». Ребята, говорю я им, мыслите шире, чем граница МКАД. И судьба непременно закинет вас в середине марта куда‑нибудь поинтереснее.

Застать расцвет социальной политики СССР мне не повезло, разве что в глубоком детстве, когда родители как раз накопили деньжат, чтобы обить двери в квартире дерматином. Тогда поездка на поезде в город Таллинн казалась недостижимой, и от этого особенно светлой мечтой. С младшей школы моим санаторием на все времена года стали помойки центральных районов города Петербурга.

Нет, я не был хулиганом, не замучил ни одной кошки, но каждый вздох мамы с папой: «Ребенка в Коктебейль на лето, чтоб не бегал по дворам…», вызывали у меня тоску, и желание объяснить – не так все плохо, ребята. Из чистого чувства протеста я, классе в шестом, когда в доме появился компьютер, ушел в добровольное затворничество. «Ребенка в Коктебейль, чтобы глаза перед экраном не портил…». Так они сокрушались, пока не выяснилось, что я, похоже, набираю баллы в элитную школу напротив. Там учился Принц.

К двадцати годам я побывал на четырех континентах, и купался в таких морях, рядом с которыми Коктебейль сначала покраснел бы, а потом скромно протянул бы лапку нашенской родной Маркизовой луже. Так что лихие девяностые не украли моего детства. Но когда я впервые попал в пансионат «Пуща» со всем его советским обветшалым великолепием, не буду врать, что‑то шевельнулось под четвертым ребром слева. Представляю, как обалдел бы школьник Сережка Вихорь, попади он сюда, без взрослых, без сверстников, без хождения строем в столовую за компотом…

Последнее, впрочем, преувеличение, подумал я, увидев около украшенного гербами республик ближнего зарубежья бассейна Лоту Карловну, поймавшую рыбу, а теперь еще поймавшую Федора и отдававшую ему распоряжения. Тот стоял невозмутимо в своей белоснежной куртке и колпаке, держал в руке несчастного карпа и слушал со всегдашним видом бойца, получающего смертельно опасное и столь же смертельно важное для судьбы Родины задание.

Это показалось бы забавно, не знай я, что Федор Замшин имеет одиннадцать ходок за рубеж, и был вторым номером в знаменитой диверсионной группе «Мотылек». Согласно уставу ГРУ второй номер отвечает за боеприпасы, а заодно за кормежку, поэтому поварские навыки Федора хороши не только его умением готовить седло барашка. Впрочем Шарлотта Карловна Коган, разведчица с полувековым стажем, это знала и без меня.