Иоанна Хмелевская - Девица с выкрутасами

И без того уже начинал чувствовать себя круглым дураком.

А Патриция как раз напала на верный след.

— Мне бы очень не помешали материалы того познанского дела, — обратилась она к адвокату Островскому. — Вы в них копались заодно с нашим трухлявым грибом…

— Если я правильно понял, вы имеете в виду многоуважаемый суд?

— Кого же ещё? Мне показалось, что вы прихватили их с собой, и я совсем бы не обиделась, если бы вы позволили сунуть в них нос. Там могут оказаться всякие милые подробности.

— Ещё какие милые. Да, ради бога, дело прекращено, не вижу никаких препятствий.

— Сегодня!

— Можно и сегодня, пожалуйста.

— Собираешься заняться следствием? — поморщился Кайтусь, даже не скрывая своего неудовольствия. — Опускаешься до уровня сточных канав?

И тут же понял, что совершил очередную ошибку. Вот ведь невезучее дело и невезучая поездка! А казалось — проще некуда… Его акции у Патриции стремительно летели вниз. Сколько же придётся попотеть, чтобы наладить отношения!

А зловредная репортёрша прямо-таки сочилась ядом:

— Какие такие сточные канавы, ты это о чём? У нас же появляется шанс приобщиться к возвышенным чувствам ведущей и направляющей, к высшим, так сказать, государственным сферам. Уж не хочешь ли ты сказать, что сточная канава правит передовым социалистическим государством? Впрочем, может, ты и прав, здесь явно дерьмо просачивается и, как полагается по закону природы, сверху вниз…

Пан Войтек упустил десертную вилку, следом за ней брякнулась о пол ложечка Вскакивая, он ещё успел поймать рюмку.

— Ну вот опять! Я извиняюсь…

— Только ничего не убирай! — быстро предупредила пани Ванда. — Иди уже к себе!

Хозяин дома воспользовался разрешением и, развив крейсерскую скорость, скрылся из виду, оставив приборы валяться под столом. Адвокат из вежливости пытался скрыть улыбку, хозяйка, не стесняясь, похохатывала, а Кайтусь не на шутку рассердился.

Ведь проклятущая ведьма, к которой его тянет, как магнитом, ни за что ему не простит этого процесса. А значит, можно распрощаться и с уютным гнёздышком, и с беззаботной жизнью на всём готовом, и с видами на неё саму. Потеряет он Патрицию, не успев даже заполучить. Как же быть?

Господин прокурор боялся признаться себе, насколько эта женщина для него важна, но чувствовал, что без Патриции жизнь потеряет смысл. Ну не то чтобы совсем, до петли, конечно, дело не дойдёт, но оставшийся шматок сгодится только, чтобы подложить под трамвай. Зря он темнил, может, стоило ей рассказать чего не то, глядишь, и не оказался бы сейчас в такой…

Патриция не испытывала ни малейшего сочувствия к переживаниям Кайтуся, хотя отлично знала, как он мучается. Считала, что так ему и надо, и правильно, получил по заслугам, сам виноват. В настоящий момент её занимало другое.

— А кстати, никто случайно не знает, что это за элегантный господин с почти греческим профилем? С самого начала сидит в суде, ни слова не говорит, ни во что не вмешивается. С чьей он стороны?

— Ни с чьей, — беззаботно отозвалась пани Ванда. — Таинственный консультант.

— Кто, простите?

— Психологические аспекты именно этого, рассматриваемого в настоящий момент дела. Нечто вроде морального контроля на самом высшем уровне.

— Присланный?

— Я его, во всяком случае, не вызывала.

— Как его зовут?

— Пан доктор.

Патриция присвистнула с небольшой задержкой, поскольку сначала должна была проглотить вино.

— Тогда дело серьёзное. При таком раскладе заказ получен от мужчины, бабы отпадают. В высших эшелонах власти у нас полнейший антифеминизм. Разве что какая-нибудь Ванда Василевская, но она, насколько мне известно, оказала всем услугу и уже перебралась в лучший мир. Мы её в школе по литературе проходили, убей меня бог, ни словечка не помню.

— А вы её читали?

— Я всё читаю. С детства.

— Тогда понятно, как вы справляетесь с материалами судебных дел и прочими показаниями! Снимаю шляпу, — сказал господин адвокат. — Нужная вам макулатура у меня в гостинице, могу вас ею осчастливить…

Стася переживала невыносимые муки. В её душе сошлись в смертельной битве два чувства. В самом центре поля боя располагался, понятное дело, Лёлик, с одной стороны, по-прежнему желанный и, возможно, ещё не окончательно потерянный, а с другой — ненавидимый лютой ненавистью и заслуживающий сурового наказания. Не смерти, боже упаси! Уйди он в мир иной, Стася потеряла бы к нему всякий доступ, а следовательно, не могла бы ни питать надежд его заполучить, ни отравлять ему жизнь и демонстрировать гордое презрение. А вот какие-нибудь казематы, галеры, цепи с кандалами…

Но тут же давал о себе знать второй фронт. Нет, раз уж ему придётся сидеть, то пусть лучше посидит с комфортом, опять же выйдет быстро, полон раскаяния, пусть начнёт молить о прощении, осознав, что потерял..

Она бы его простила. Не сразу, конечно, но достаточно быстро, а то ещё раздумает…

Стася и так и сяк в который уже раз мысленно прокручивала в голове случившееся. Может, надо было подольше сопротивляться? Бежать? А, спрашивается, зачем? Она отлично понимала, что отбилась бы, но… что тут скрывать… Он мог бы пострадать! И что тогда? Ещё обиделся бы и не стал больше иметь с ней никаких дел, а ведь ей совсем не это нужно. Всё из-за проклятого медосмотра… Откуда ей было знать об особенностях своей анатомии, если бы не этот чёртов недостаток, Лёлик бы наверняка… Говорил же, что не верит в добродетель… А тут, пожалуйста, сам бы убедился и железно бы на ней женился!

Вот тогда бы она точно оказалась исключением — единственной и неповторимой!

А так что? Выставила себя на посмешище. Права Мельницкая: нечего было идти на поводу у этой беспутной Ядьки, лучше раздула бы это дело среди своих друзей и знакомых. Даже Гонората бы её поддержала, вон до чего она ненавидит нахалку Карчевскую, Лёлик бы, глядишь, и сдался… Да как у него только язык повернулся сказать, что она не девственница?! Зато теперь весь город знает, что ещё какая, только анатомия у неё нетипичная…

Если бы не характер, Стася бы сломалась. К счастью, она была не из тех, кто, чуть что, забивается в угол и ревёт белугой. Держалась девчонка стойко, подкрепляя свой дух слабеньким утешением, что удалось-таки сделаться исключительной и неповторимой. Если уж оказалась изнасилованной, то прогремела на весь город! Опять же при самом непосредственном участии главного местного героя-любовника, за которым все девчонки сами бегали, и ему не было нужды никого насиловать, а вот её пришлось. И теперь он понесёт наказание!

Ну, с паршивой овцы хоть шерсти клок, да только вовсе не это ей было нужно…

А если говорить совсем начистоту, то от утраты этой пресловутой девственности, которой вроде как и не было, никакого удовольствия она не получила.