Ирина Шанина - Boys

— Ну? — жалобно спросил он. — Что будем делать? Вдруг там что-то личное?

— Может, и личное, — веско заметила я, — но это личное может привести нас к разгадке Женькиной гибели… Или, на худой конец, объяснить, куда подевался Петр. Вдруг мама ему написала, что тяжело больна, вот он и сорвался…

— Кто — он? — рассмеялся Иван. — Да если бы даже она ему написала, что вчера умерла, он бы только порадовался, что находится далеко и не придется тратиться на похороны.

К сожалению, моральный облик Петра полностью соответствовал данной характеристике. От похорон сестры он самоустранился, предоставив хлопотать по всем вопросам Ивану. Я решительно раскрыла конверт.

Письмо оказалось довольно длинным, по стилю написания оно напоминало послание Ваньки Жукова «на деревню дедушке Константину Макарычу». Сначала шли многочисленные приветы от людей, нам с Иваном не знакомых. Примерно к середине приветы сменились подробным описанием состояния здоровья гражданки Прохоровой, и лишь в конце замаячил текст, представляющий хоть какой-то интерес.

«А что касается фотографии, — писала гражданка Прохорова, — так ее Женя с собой увезла, а другой у меня нет. Она и была-то одна карточка. Ходила к соседке бабе Тоне, так та уж совсем старая стала, не помнит ничего. Сколько я ей ни объясняла, не понимает, о какой карточке речь».

В отличие от впавшей в маразм бабы Тони я мгновенно сообразила, что карточка, о которой идет речь, хранится у меня дома вместе с остальными Женькиными вещами, о чем я немедленно информировала Ивана. Он попенял, что я раньше ничего ему не рассказывала. Упрек не совсем справедливый — кто ж знал, что фотография является, по-видимому, важной уликой и может навести на след преступника. Интересно, о какой именно карточке пишет Прохорова? Там есть несколько Женькиных фотографий в детстве. Есть семейное фото, где она держит на руках маленького и тогда еще не такого гнусного Петра, а рядом сидит женщина с пропитым лицом — их мать, она же Верка Прохорова. Есть фотография, на которой Женьки и Петра нет, но есть ее покойная сестра с одноклассниками. Я внесла предложение закончить обыск, что мы и сделали — благо, осталось совсем немного необследованных мест. Больше ничего найти не удалось. Ваня поднял с пола и свернул за ненадобностью полотенце, предназначенное для сбора улик. Весь наш улов легко поместился в прозрачной папке-конверте.

Мы вернулись на кухню, хотя я настаивала на том, чтобы немедленно поехать ко мне, разложить все фотографии и попытаться еще раз проанализировать письмо. Выудить из него неявные намеки, на основании которых можно было бы определить, какая фотография нам нужна. Иван в целом был со мной согласен, но считал, что мы заслужили полчаса отдыха и по чашке кофе.

Кофе, я это знаю совершенно точно, стимулирует умственные способности. Особенно если он не растворимый, а сваренный в джезве по всем правилам. Первые два глотка — это просто наслаждение, мозги расслабляются, уступив на время место обонянию и вкусу. Третий глоток радикально меняет расклад сил: сначала появляется мысль: «До чего же хорошо!» За первой мыслью резво подтягиваются остальные, что часто приводит к удивительному результату. Если в момент, когда ты начинал пить кофе, ты был озабочен решением какой-нибудь проблемы, правильный ответ приходит приблизительно с седьмым глотком.

— Эврика! — неоригинально выкрикнула я, сделав седьмой глоток, правда, уже из второй чашки.

— Что такое? — всполошился Иван. — Поняла?

— Поняла… — Я хитро, по-ленински прищурилась. — Это может быть только та фотография, на которой Женькина сестра с одноклассниками.

— Обоснуй, — потребовал Иван.

Я медленно начала, стараясь не упустить замечательную мысль:

— Если рассуждать логически… Если рассуждать логически, это не может быть никакая другая фотография, только эта. Вот видишь, — я развернула письмо и нашла нужный кусок текста, — она здесь пишет «…Женя с собой увезла, а другой у меня нет. Она и была-то одна карточка. Ходила к соседке бабе Тоне, так та уже совсем старая стала, не помнит ничего». О чем это нам говорит? — Я внимательно по-смотрела на Ивана, но он пожал плечами, и я продолжила: — Обрати внимание, все фотографии сделаны в студийных условиях. Это говорит о том, что в семье Прохоровых фотоаппарата не было, они пользовались услугами фотоателье. Никогда не была в чудном местечке Верхняя Яйва, но подозреваю, что фотоателье там нет даже сейчас, а уж два десятка лет назад его там точно не было. Стало быть, фотографии делались в каком-нибудь райцентре, в тамошнем «очаге культуры»… Доме быта, например.

— Я не вижу, — сухо заметил Иван, — почему отсюда следует, что фотография, о которой пишет эта… — он взглянул на конверт, — …хм-м-м… Прохорова, именно та, о которой ты думаешь.

— Подожди, — я похлопала его по плечу. — Следи дальше за развитием моей мысли. Если фотографии делались в ателье, то вряд ли Верка заказывала только по одному снимку. Как правило, такие фотографии, семейные или детские, печатаются, как минимум, в трех экземплярах. Ну, там, парочку родне отослать, одну в альбом. Единственное фото, сделанное в самой Верхней Яйве, это тот снимок, где Женина сестра с одноклассниками. И вот такой снимок вполне может быть только один. Из соображений экономии. И еще: Верка ходила, спрашивала про фотографию у какой-то бабы Тони…

— Вот это вообще ни о чем не говорит, — бурно возразил Иван. — Может, эта Тоня как раз их родственница. И у нее свой альбомчик с фотографиями любимых внуков.

— Может, и так, — нехотя согласилась я.

— Так что твоя версия не выдерживает никакой критики, — подытожил мой оппонент.

С Иваном я знакома довольно давно, и он всегда был человеком чрезвычайно деликатным. Видимо, тесное общение с правоохранительными органами, похороны, а теперь еще исчезновение Петра — все это не прошло даром для его нервной системы, он стал резковат и безапелляционен в высказываниях.

Я предложила компромиссный вариант:

— Давай примем в качестве рабочих две версии. Первая: искомой фотографией является семейная фотография с Веркой, Женей и Петром. Вторая: снимок, о котором писала Прохорова, это фото класса.

— Стоп! — вновь вступил Иван. — А с чего ты взяла, что это письмо вообще имеет какое-то отношение к гибели Жени и к исчезновению этого идиота Пети?

— Я и не говорю, что имеет. У нас есть факт: Петр уехал, не сказав тебе ни слова, оставил практически все вещи дома. Это первое. Второе: в его комнате появилась дорогая аппаратура, купленная по кредитной карточке. Карточки, как ты сам отметил, у него не было. Возникает законный вопрос: кто и за какие заслуги мог сделать ему такой царский подарок? Петр не относится к типу людей, вызывающих симпатию с первого взгляда… Со второго, впрочем, тоже. Так что сразу отметаем вариант подарка в знак благодарности за добрые дела. Я думаю, что список добрых дел, которые наш милый Петя совершил в своей жизни, уместился бы в одну строку, написанную размашистым почерком. Но кто-то мог купить ему музыкальный центр, чтобы… заставить замолчать, к примеру. Что, если он кого-то шантажировал? Вот это уже на него похоже, очень похоже. А если ты читал хоть один детектив, где вся интрига строится на шантаже, то должен знать, что для шантажиста фотография — такое же привычное и час-то используемое орудие труда, как для плотника пила.