Валерий Осинский. - Предатель.

– Вот что значит, человек окончил Плешку с отличием и в двадцать пять свою биржу открыл! Сейчас даже в спорт без мозгов не берут! – Костя легонько хлопнул приятеля по предплечью и засмеялся «хе-хе-хе». – Не тушуйся – он нормальный мужик! Не скурвился.

На пристани воняло гнилой рыбой. На борту два комодистых мужика в костюмах и со скучными физиономиями кивнули Афанасьеву.

– Что в портфеле? – спросил один Андрея, заглянул и удовлетворенно кивнул.

Гости переобулись в войлочные тапки. Туфли оставили в коробках. Втроем с охранником пошли по тиковой палубе вдоль плоских деревянных панелей с углублениями по всей длине коридора и соплами по периметру стен. Из сопел дул горячий воздух, и, несмотря на зябкую погоду, на палубе было тепло.

Обширную кают-компанию заставили диваном и креслами, обитыми светлой кожей. Отполированные до «блеска атласа» деревянные стены, будто исцарапали грубой кистью. Но от художественной «небрежности» здесь было уютней.

В зале попивали коктейли мужчины и женщины. Все были в войлочных тапочках или босиком и одеты по-походному с изысканной небрежностью в джемпера, спортивные брюки или джинсы. Аспинин узнал два-три примелькавшихся по телевизору лица. Кое-кто кивнул Афанасьеву. Он им бросил: «Привет, босяки!»

Ухоженный мужчина лет сорока в белом зауженном шелковом костюме и в прозрачной рубашке с россыпью крупных камней на груди в своем наряде чем-то напоминал барона колумбийской наркомафии из Голливудского фильма. Олег простецки протянул голые костлявые пятки: туфли и носки валялись рядом.

– Привет, Олег! С маскарада? – по-свойски спросил Афанасьев.

– О! Костик! Ната в галерею вытащила к знакомым художникам. Мы перед вами вошли, – проговорил хозяин негромким голосом, кряхтя, поднялся и пожал вошедшим руки.

На его запястье красовались фасонистые «Ланге» из белого золота, с перламутровым циферблатом и полусотней белых бриллиантов на ремешке из галюши.

– Я бы тебя тоже не узнал, – вежливо ответил Деревянко Андрею. – Тренируешь?

Он был курнос и со шрамом наискось от левого угла рта. Это придавало ему лихой вид. В его взгляде льдилась вежливая учтивость. Андрей знал такой взгляд у многих публичных людей, которым его представляли на вечеринках для известных спортсменов.

Афанасьев и Аспинин сели в кресла напротив. Официант в белой тужурке с железными пуговицами подал им фужеры и запотевшую бутылку «Лафит Ротшильд».

– Освежитесь! Сейчас пойдем есть, – сказал Олег.

Спутница Деревянко, девушка лет двадцати с нежными прыщиками на щеке, накинула ногу на ногу. Ее бирюзовые не по сезону босоножки от Джузеппе Занотти на высоченном каблуке и с серебряным скелетом рыбы на подъеме лежали рядом. Скучая, она принялась перебирать фужер тонюсенькими пальцами. На одном из них красовался перстенек из аметиста с сапфиром без обрамления от Ливии Балокки, по старинке хитро соединенный шипами. Девушка опустила ресницы, и на ее усталом лице проступило что-то трогательное и простое. Аспинин заметил на ее руке огоньки «счастливых бриллиантов» под сапфировым стеклом.

– …Дима, если ты о Мише, то его дело – настоящее свинство! Позор постсоветского суда в России! – из дальнего кресла продолжила прерванный разговор крашеная брюнетка лет тридцати с пышной грудью и с фужером в руке.

– Аллочка, пожалуйста, не начинай! – поморщился верзила в пестрой рубашке навыпуск поверх брюк. – Ходорковский – это русский бизнес по-путински. Больше ничего!

– А я, Рома, считаю: его дело – хрестоматия русского либерализма!

– Нашему либерализму сервильность свойственна на генетическом уровне, – сказала коротко стриженная некрасивая дама в черном джемпере. – Лишь запахнет севрюжинкой с хреном, все лекала, по которым либералы извечно собираются строить гражданское общество: уважение прав личности, терпимость, некрикливое мужество, патриотизм без ксенофобии, – они готовы променять на мерседесы, виллы и золотые кредитки.

– Очевидно, ты, Галочка, исключение! – съязвила Алла.

– Не исключение. Но и Ходорковский не исключение. Он вспомнил об утраченных ценностях лишь в тюрьме. Но не стоит путать борьбу за власть и деньги с либерализмом.

– Отчего же! У нас либерализм без политики невозможен. Пушкин предал память друзей декабристов и воспевал царя. Поэт тоже хотел вкусно кушать, – сказал Рома.

– Лезть в Думу с законами о трубопроводном транспорте и о таможенных пошлинах, я согласен с Аллой, это не либерализм, а обыкновенный бизнес, – ответил Дима.

– Увидите, – сказала брюнетка, – Миша еще станет президентом: у нас любят страдальцев за идею. Иначе он, как все нормальные люди, просто бы остался в Штатах.

– Во-первых, он оттуда никогда не выйдет. Разве, к старости по самоличной амнистии сверху. Во-вторых, со своими «Яблоком» и СПС – он никем никогда не станет! – сказал Дима. – Ничего нет глупее, в левой стране назвать партию – правой. Благо, их объединили и забыли. А для народа он не герой, а дурак, который попер против своих и получил по рогам!

– Дело не в Мише! Диктатуре нужна идея. Прочная, как идеи КПСС. А Ходорковский и либералы – это вата. Царь, Сталин, суть – твердая власть, – вот, что нам нужно генетически. А не парламенты и «семибоярщина». Россия чиновничья страна. Наподобие Мексики. Только огромной. И будет такой всегда. Номенклатура получила своего Хусейна. Для этого и создавали партию по образцу КПСС. Народ – православную идею.

– Ерунда. Идеи коммунизма и христианства схожи, и не больше.

– Причем здесь православие? Есть карманная партия, но нет гениальной идеи. Коммунизм не в моде. Бывшие комсомольцы экспериментируют с религией.

– Ерунда. На примере Ходорковского власть перечеркнула вековой постулат либерализма. И заявила – свой, исконно русский: «Человек – ничто!»

– Дался тебе Ходорковский! Пусть у нас будет хоть фюрер, генсек, Путин и Медведев! Но чтобы прихлопнул этот блядюшник! Триста миллиардов на взятки в год! Пятая часть дохода казны! Какой тут бизнес! Чиновная свора сжует любого, как сжевали Ходорковского касьяновские министры. Мы со времен татар выступаем как оккупанты в покоренной стране. Собираем не налоги, а дань. Господствуем, а не служим. И люди отвечают тем же: живут с кукишем в кармане. Для них государство – враг!

– Какой пафос! Наши либералы за простой народ!

– А я никогда не называла себя либералом. На разборки Ходорковского и Путина я смотрю просто: если бы Ходорковский был у власти, он бы делал то же самое, что Путин! Представь такое между Билом Гейтсом и Бушем. А народ… Мне нет до народа дела, как народу нет дела до меня. Еще в университете я поняла, что Григорьев, Достоевский, Леонтьев с одной стороны, Кавелин, Герцен, а затем Бердяев с другой, и Погодин, Шевырев, Киреевский, Хомяков с третьей знали о русском народе столько же, сколько знает сытый барин о своем рабе. Бронированный вагон в семнадцатом стоил всех их теорий. Снизу в России вспыхивали только мужицкие бунты. Потому что, если людей без конца давить, это плохо кончается.