Инесса Ципоркина - Убийственные именины

"Он, мой дорогой Гастингс, говорил нам именно то, что видел и пережил, — съехидничал внутренний голос, — Он нам впечатления свои описывал. Петрович же не видел, куда после пощечины упала Варвара, и упала ли она. Дядюшка не знает наверняка, но боится, что убил жену, как муху — одним ударом. А я подозреваю, что были и другие посетители у Вавочки в комнате. Не он один заходил разобраться с мадам Изотовой… по-семейному".

— Что?

"Да-да! Ведь кто-то же стукнул ее по лицу так, что поцарапал — кольцом на руке или еще как-нибудь. Имеет смысл проверить остальных "подозреваемых".

Даня подумал и согласился с этим поганцем-подсказчиком. Не было резона в том, чтобы сваливать вину за убийство на подвыпившего муженька Варвары. У Павлуши, в принципе, ревность не достигла того накала, чтобы крови жаждать. Петрович в момент драки с женой был рассержен и напуган, но из-за подобных эмоций убийцами не становятся, не то каждый школьный учитель за свою жизнь совершал бы два-три десятка особо жестоких убийств. Обдумав ситуацию, добросовестный Данила понял: отсутствие официальной информации его погубит. Надо было найти Георгия и получить от него хотя бы приблизительное изложение заключения судэксперта.

Гоша, как выяснилось, гулял вместе с Серафимой в лесочке неподалеку от дома. Даня, обзаведясь вполне сносным предлогом — сбором всего семейства к обеденному столу, нарушил их уединение. Сима уже выглядела вполне оправившейся от свалившихся на нее переживаний, даже порозовела. Легкомысленное восприятие мира понемногу возвращалось к Симочке. Она оживала, словно лесная полянка после дождя. Данила с удовольствием слушал ее щебетание и всей душой радовался Симиному выздоровлению. Проводив ее до двери, Даня остановил отчима и принялся расспрашивать про заключение из морга. Георгий пожимал плечами, потирал лоб, задумчиво смотрел в небеса. Словом, изо всех сил старался припомнить содержание полузабытого листка бумаги, который он, вероятно, даже не прочел, а всего лишь просмотрел.

— Ну, дорогой мой Мегрэ, и озадачил же ты меня, — качал головой Георгий, — Я кое-что помню, но, конечно, не во всех подробностях. Ушиб мягких тканей левой щеки, сквозная травма черепа с правой стороны…

— Ты уверен? — воскликнул "Мегрэ", — Уверен, что с правой?

— Более ли менее! Итак, с правой стороны проломлен череп, удар нанесен по прямой, угол нанесения не помню, там еще что-то о предполагаемой форме и материале предмета, которым нанесен удар. Повышенное давление перед смертью, прединсультное состояние, вероятно, обморочное. Ну, кажется, все. Что же тебе такое надо узнать, что ты никак не успокоишься?

— Гоша, ты представляешь себе, что значит это заключение, — тихо произнес Даня, глядя отчиму в глаза, — что значит: ушиб левой щеки и дыра в черепе справа?

— Не очень, честно говоря. Я в судебной экспертизе не силен. Сейчас-сейчас, погодите-погодите… — Георгий помолчал, раздумывая, и вновь поднял глаза на Данилу, — То есть ты предполагаешь, что обе травмы — результат разных ударов, а Варю кто-то стукнул так, что она упала, то есть это был не обморок, а…

— Вот именно. Так что не такие уж мы с Оськой Чип и Дейл, какими кажемся на первый взгляд, — подтвердил Даня, — пусть мы, конечно, и не Мегрэ. Но это все-таки не совсем естественная смерть.

— Ну, а кто же убийца-то? — Гоша смотрел на "сыщика" с иронией, но взгляд его был острым и проницательным, и слушал он внимательно, ловя каждое слово.

Данила замялся. С одной стороны, стоило изложить Георгию свои подозрения, рассказать о признании Павла Петровича, сделанном в состоянии пьяного куража, о беседах с Зоей и Зиной, о подслушанном разговоре Фрекен Бок и Алексиса. С другой стороны, все вдруг представилось таким нечетким, размытым, рассыпающимся. На каждую якобы улику или странность находилось вполне правдоподобное объяснение.

Смерть Варвары Изотовой могла быть никак не связана с полученной ею от мужа пощечиной. Гипотетический второй посетитель вообще превратился в смутное, бесформенное облачко, которое без веских оснований для убийства появилось в комнате у расстроенной женщины, побитой разгневанным супругом. Ну, вошел кто-то к заплаканной и оскорбленной Варваре, а дальше? Что он стал делать, этот картонный персонаж? Слушать Вавочкины злобные выкрики: муж у нее самодур и деспот, а она существо ажурное, ей нужна кармическая гармония, она же гармоническая карма? А потом? Послушав эти бредни, он разозлился до озверения, поднял гигантскую дубовую мебелину и стал бить ею Варьку по голове, приговаривая: "Негоже так про родного мужа отзываться, Варвара Изотова, плохо ты себя ведешь, ай-яй-яй!" Короче, только-только начав складываться, версия тут же развалилась на множество разноплановых и бестолковых кусочков. Данила понял: в таком "полуфабрикатном" виде его теорию на строгий Гошин суд выносить не стоит. Если он услышит от Георгия, умного, рассудительного мужика, вполне рациональные аргументы pro и contra, а заодно ехидный разбор ошибок, ему никогда до завершения своего дилетантского расследования не добраться: запал пропадет.

Даня почувствовал, что часть этой версии им фактически придумана: от нечего делать, от невыносимого уныния после Варвариной смерти, от рутинности загородно-идиллического существования. Гибель Варвары никому не приносила больших материальных выгод, не открывала светлых путей и гигантских возможностей. Да, многие члены семьи теперь вздохнут свободнее, можно сказать, практически все. Но подобный повод для убийства — избавление от семейного деспота — покажется жидковатым и неубедительным любому столичному следователю, перегруженному и циничному типу, который одновременно ведет несколько дел и мечтает не перед начальством выслужиться, а лишь побыстрее отвязаться от возложенного на него бремени охраны порядка.

Гоша не осуждал ни Даню, ни Осю с их затеей — ему были ясно видны смешные истоки их усердия. Георгий хотел лишь одного: чтобы мальчики не заходили слишком далеко. Обозрев погрустневшую физиономию пасынка, Гоша пожелал юному следователю не попадаться в ловушку щенячьего восторга, а потом и вовсе сравнил Данилу и его отсутствующего напарника с несносными Ларискиными отпрысками: "Дайте нам потрогать бабушкин трупик!" После дельного совета Георгий похлопал великовозрастного оболтуса по плечу и повел к столу, накрытому, как и во время завтрака, на веранде.

Вечер пришел, сделав все вокруг лиловым, душистым и опьяняюще романтическим. Было несколько сыро, и гости с наслаждением натянули джемперы и носки, закутались в шали, но с веранды не уходили. Так хорошо было ощущать свежесть накрытого сумерками сада и луга, холодноватый ветер от реки, слушать тишину… Однако, "кто скачет, кто мчится под хладною мглой"? Верный муж и хороший парень, конечно же! Ближе к ночи приехал Руслан. Все тут же радостно кинулись ему навстречу и стали расспрашивать, да так заинтересованно, будто Ларисин муж не был в Мачихино года четыре. А Руслан только затем и уезжал, чтобы отвезти Дашу и Настю к своим родителям. Там он немного побыл с бандитенышами и вернулся назад, чтобы Ларисочка не чувствовала себя одинокой. Сразу по приезде Руслан принялся искать свою бедненькую, напереживавшуюся женушку. Ах, лучше бы заботливый муж этого не делал! Потому что результатом неусыпных тревог и беспокойства о душевном состоянии Фрекен Бок едва не стала вселенская (для Изотовых) катастрофа — крушение образцово-показательной семьи, ячейки общества.