Иоанна Хмелевская - Смерть беспозвоночным

Гурский не производил впечатления умирающего с голоду, но его явно заинтересовало необычное угощение. Он схватил вилку и, не дожидаясь моих приглашений, сам подцепил на нее крохотный шарик Положил в рот. Разжевал. И тут же выключил кассету, прервав Маевского на полуслове.

— Что это?!

— У вас ведь есть жена? — несколько растерявшись, спросила я вместо ответа.

Многолетнее общение с полицейскими научило меня с большой осторожностью относиться к их женам. Разные они бывают, и никогда не известно, на какую угодишь. По большей части к работе мужей относятся отрицательно, хотя «глаза знали, что брали», и могли бы предвидеть, какая семейная жизнь им предстоит. В ответ на утвердительный кивок Гурского я предложила сразу позвать к телефону жену, потому что он все равно не запомнит и перепутает рецепт. Если, конечно, пожелает…

— Очень даже желаю.

— Может, хоть кассету дослушаем? Или так сразу и позвоните?

— Лучше сразу. После кассеты могут появиться соображения, которые потребуется обсудить…

Надо же, какой предусмотрительный! Тут же поймал жену на свой мобильник, а я вспомнила ее имя.

— Пани Кася? — пустилась я с места в карьер. — Да, добрый вечер, у меня случайно это получилось, просто я запекала индейку и много мяса осталось. Намочите в молоке сухую булку, отожмите, далее: прокрученная индюшатина, ложечка сахара, немного соли, ложка изюма, ложка миндальных хлопьев, все равно каких, лишь бы мелких, одно–два яйца, в зависимости от общего количества, консистенция очень густого теста, жарить на сливочном масле, на среднем огне. Вашему мужу очень понравились.

— Он что, проводит расследование? — сухо поинтересовалась супруга Гурского.

— В общем, да. Хотя сейчас я слушаю кассетную запись, и мне пришлось его чем‑то занять на это время. Он попробовал мое угощение, и ему понравилось. Вам это записать?

— Спасибо, я пока еще не склеротичка…

Гурский отобрал у меня мобильник

— Я нахожусь у пани Хмелевской, — подчеркнуто официальным тоном заявил он. — Кася, запоминай рецепт. Это настолько вкусно, что ты просто должна такое сделать. Нет, не обязательно сию секунду, а вообще. Это вкусно и ни на что не похоже. В холодном виде. А в горячем? — обратился он ко мне.

— Еще лучше.

— Во всех видах, — бросил он в телефон. И не сложно? Я так и подумал, ведь знаю, кто их готовил. Что?.. Прошу вас!

И он сунул мне в руку мобильник.

— Так я же не знала, что он у вас! — смущенно оправдывалась жена Гурского. — Я была очень… невежлива? Ну, слава богу! Я считаю вас своей хорошей знакомой… через Роберта.

Я возмутилась — как Гурский смеет обо мне рассказывать! Кася в ответ тоже возмутилась:

— Я же ведь не только жена, но и прокурор!

В ответ я напомнила ей, что таинство исповеди распространяется лишь на адвокатов, а с прокурорами по–всякому бывает…

— Да если б я когда‑нибудь что‑нибудь разболтаю, он меня убьет и вообще перестанет со мной разговаривать! — решительно заявила мне жена Гурского. — То есть в другом порядке… А это жарится большими котлетами или маленькими шариками?

— Чем меньше, тем вкуснее, но отнимает больше времени. Разве что при этом читать книжку — время с пользой будет потрачено, можно и целый день жарить. Маленькие удобнее есть.

— Поняла. Большое спасибо.

Я могла вернуться к питанию Маевских. Учитывая гипс мужа, хозяйка пансиона свела питание к минимуму. Завтраки и ужины постояльцы должны были готовить себе сами, для этого в их распоряжении имелось все необходимое: холодильники, чайники и доступ в кухню, а с обедами каждый перебивался, как мог. Кто порасторопнее — получал его от хозяйки, а остальные могли поесть и в диетической забегаловке, что находилась по соседству с пансионатом. Постояльцев у Маевских было девять человек, каждый из них занимался, чем считал нужным: кто просто отдыхал, кто ходил на процедуры в лечебницы, на них никто не обращал внимания. А оставшийся от обеда суп можно было разогреть на вечер и даже съесть на следующий день. Из оставшейся вареной картошки хозяйка придумывала на следующий день рагу с овощами, из макарон — запеканки, мясные же зразы, котлеты и прочие отбивные спокойно доживали до следующего дня и шли в дело. И вообще, из показаний пани Маевской получалась очень практичная «Поваренная книга».

Прослушав запись, я пришла к выводу, что почти все блюда хозяйской кухни любой из постояльцев запросто мог разогреть себе сам, из чего следовало, что Маевские целыми днями могли не видеть своих постояльцев.

— Так оно и было, — подтвердил Гурский. — Тем более что большинство из них были женщины. Это хозяйке и уборку облегчало. И показания их практически мне ничего не дали, никакого графика наличия отдельных лиц составить не удалось. Даже и по отношению к двум женщинам, проживавшим в одной комнате. Я допросил ту и другую, обе дали разные показания, даже поссорились из‑за дней, часов и минут.

— А супруги Выстшики тоже занимали одну комнату?

— Да.

— И что жена рассказала о муже?

Гурский утратил обычную невозмутимость и не удержался от недовольной гримасы. Затем процитировал показания жены Романа Выстшика: «У мужа ревматизм проявляется в разных местах и по–разному, то ему грязи помогают, то нет, один врач велит сидеть на солнышке, а другой в тени, прогулки приносят ему то вред, то пользу», и так далее в том же духе. А что касается поездок, то вместе они вроде бы немного поездили по округе, но она толком не помнит, потому что замучилась приготовлением мужу напитков и закусок

— Поездку в Варшаву она бы обязательно запомнила.

— Не уверен, но и мне бы все равно о ней не сказала. А кроме того, не отличит зеленого «опеля» от черного «мерседеса».

— Так я и думала. Муж превратил ее в форменную идиотку! И что же в результате?

— Честно говоря — не знаю.

Я терпеливо переждала несколько минут задумчивости Гурского, по очереди обозревавшего виды из моих окон, особое внимание уделяя некрасивой, растрепанной живой изгороди. Съев еще два шарика, он вздохнул.

— Странное какое‑то попалось мне дело. То, что представляется очевидным, при ближайшем рассмотрении не находит подтверждения. Рассыпается сухим песком. Зато на первое место просто нахально лезет сущий идиотизм — наверняка высосанный вами из пальца, — и тоже не хватает фактов. Но он затягивает, от него никак не отмахнешься. И у меня по–прежнему остается убеждение, что вам, пани Иоанна, известно нечто такое, о чем вы мне не поведали, возможно не придавая этому значения. И не исключено, что это еще одно из ваших предположений, ощущений, о которых вы умалчиваете.

— Надо же, а у меня такое же подозрение насчет вас, пан инспектор!

— …И я с минуты на минуту ожидаю сурового окрика начальства и насмешливого замечания коллег, дескать, вот, ищу неизвестно кого, какого‑то рыцаря, уничтожающего врагов Эвы Марш или, наоборот, врага, стремящегося стереть ее с лица земли. И вообще, при чем тут эта женщина? Ее не было в стране, когда совершались убийства, а нанять киллеров она не может по причине отсутствия наличности. Одного мотива мало, такой мотив нашелся бы у большой группы людей, в том числе и у вас, уважаемая, к тому же этот мотив не ко всем убийствам приставишь, Вайхенманн не подходит, да и Држончек, пожалуй, тоже…