Донна Эндрюс - Месть кованых фламинго

— Одним из главных требований к желающим попасть в Континентальную армию, — сказал Мел, — было наличие как минимум двух передних зубов, чтобы скусывать гильзы.

— Что при тогдашнем уровне стоматологии… — Ксавьер покачал головой.

— А нельзя просто разорвать пальцами? — спросил Майкл.

— Можно, но тяжело, потому что в руках при этом находится ружье и шомпол, — ответил Джесс. — Смотрите!

Он взял мушкет и продемонстрировал, как нужно разорвать зубами гильзу, засыпал на полку немного пороха, а потом засунул бумажную гильзу в ствол.

— Если бы я стрелял не вхолостую, я бы оставил пулю обернутой в бумагу, что позволяет ей плотно сидеть в стволе. Бумага играет роль пыжа. Пуля поверх пороха, конечно, иначе она никуда не полетит. Потом я беру шомпол, чтобы удостовериться, что заряд до конца вошел в ствол. Обязательно убираю его на место; самое последнее дело — обнаружить в разгар битвы, что кругом валяются шомпола. Вот теперь ружье заряжено. Будь сейчас день, я бы пальнул в воздух, а потом показал бы вам, как его чистят. Впрочем, общую идею вы, надеюсь, уловили.

— Ты собираешься оставить ружье заряженным? — удивился Ксавьер.

Джесс мотнул головой.

— Чтобы вытащить заряд из ствола, используют так называемый червяк, — показал он штуку, похожую на штопор на раздвоенной ножке. Мы внимательно наблюдали, как Джесс вычищает куски бумаги, высыпает порох в общую кучу и выдувает туда же остатки.

— Если постановка нормально организована, там или раздают боеприпасы централизованно, вот как у нас, или проверяют всех солдат, — сказал Ксавьер. — А каждое подразделение устраивает еще и свою собственную проверку — на всякий случай.

— А можно по весу заряда определить, холостой он или боевой? — спросила я. — Ведь пули свинцовые, они тяжелее…

— Верно, но в пылу битвы кто это заметит? — ответил Мел. — Вы, наверное, понимаете, о чем я, — повернулся он к Майклу.

— Боюсь, что не очень, я тут новичок, — сказал Майкл.

— Известен случай, когда какой-то идиот прострелил противнику шапку. — Ксавьер помахал своей собственной шапкой. — Хорошо, что он целился выше головы, как и положено.

— А мои ребята еще удивляются, почему страховка растет, — вмешался Джесс. — Даже при стрельбе холостыми надо целить выше головы противника. Холостые заряды тоже не шуточки, при выстреле прямой наводкой можно и глаз выбить.

Я нахмурилась и посмотрела на Майкла. Неужели он об этом знает и ничего мне не сказал? Или сам только что услышал о том, как рискованно его новое хобби?

— Ужасно! — с жадным интересом воскликнул Уисли. — И часто такое случается?

— Почти никогда, — ответил Джесс, похоронив надежду Уисли на рассказ об опасностях военных постановок.

Через несколько минут Майкл заметил, как я широко зеваю, пытаясь отрезать кусок газеты, и предложил вернуться в лагерь. Мы пожелали спокойной ночи артиллеристам у костра и часовому.

— Или я должна сказать «Gatinois chasseurs», как ты?

— Нет, зачем?

— Не знаю. Что это вообще такое?

— Так называется мое подразделение, — обиженно сказал Майкл. — Я представился часовому.

— Ой, прости. Я знаю, как оно пишется, но понятия не имела, как произносится.

— Я не заметил, чтобы ты вообще хоть как-то его произносила, — надулся Майкл.

— А я и не произносила — вслух, — объяснила я. — Хотя про себя тренировалась.

— Эй, подождите! — окликнул нас Уисли. — Мне в ту же сторону.

— Оставь надежду, Уисли! — отрезала я. — Я слишком устала, чтобы с тобой болтать.

— Послушай, я просто обязан выяснить, что случилось!

— Обратись к Монти, — посоветовала я. — Он запретил нам контактировать с прессой.

— Это не для печати, — настаивал Уисли. — Это для меня. Я опасаюсь за свою жизнь.

— Неудивительно, если вспомнить кое-какие твои статьи, — поддела я.

— Ты можешь не рассказывать мне подробности, которые не подлежат разглашению, просто скажи: этого типа, Бенсона, не могли убить по ошибке?

— По ошибке? — не поняла я.

— Он был в синем мундире, как и я, — объяснил Уисли. — И примерно моего роста и веса.

— Уисли, нынче вечером в таких мундирах разгуливали десятки людей. И многие одного с тобой роста.

— Да, но у кого из них масса недоброжелателей? Я знаю секреты… секреты, о которых я не писал. Секреты, которые могут поломать кое-кому жизнь и погубить карьеру. Мне уже угрожали.

— Не сомневаюсь. Когда ты работал в «Вестнике Йорктауна», я сама несколько раз грозилась тебя убить.

— Анонимные письма с угрозами! — вещал Уисли. — В том числе и от людей, которые не любят шутить.

— Откуда ты знаешь, если они были анонимными?

— Потому что я знаю, кто знает, что я знаю!

— Ну и знай, — буркнул Майкл.

— Полным-полно народу на празднике видело, как твой друг Тони погнал меня в сторону ярмарки.

— Он мне не друг! — рявкнула я.

— Что, если один из гостей проследил за нами, желая меня прикончить, и по ошибке зарезал Бенсона? Если есть хоть малейший шанс, что так и было, я должен принять меры предосторожности.

— Прими их в любом случае, — посоветовала я. — Знаешь ведь, как люди относятся к папарацци. И не шуруй в моем павильоне среди ночи, потому что именно этим и занимался Бенсон, перед тем как его убили. И не доводи людей до того, что они могут запереть тебя в колодки. Если убийца действительно охотился за тобой, тебе повезло, что я его спугнула. Представь только, как легко он мог подойти сзади и…

— Прекрати! Мне и так уже кошмары снятся! Я отсужу у этого паразита Тони последнее пенни, клянусь!

— Тебе придется встать в очередь, сначала я подам на него за нарушение авторских прав.

— Ты же не допустишь, чтобы меня убили, Мэг? Ты что, до сих пор злишься из-за того студенческого бала?

— Студенческого бала? — повторил Майкл.

— Заткнись, Уисли, — предупредила я.

— Ты ходила с ним на бал?

— На его бал, не мой, и не по своей воле. Наши матери силком заставили меня, когда он не смог найти себе пару.

— И вовсе не так! — запротестовал Уисли. — Я сделал это из жалости. Как ты думаешь, сколько второкурсниц попали тогда на бал для выпускников?

— На одну больше, чем следовало, — отозвалась я. — Потише, Уисли. Мы уже подошли к лагерю.

— Ты все еще злишься, — продолжал бормотать Уисли. — И не пытайся уверить меня, что не нарочно надела тогда каблуки.

Я подавила смешок. Туфли с девятисантиметровыми каблуками, в которых я оказалась на добрых двенадцать сантиметров выше Уисли, были моей единственной формой протеста.

Я боялась, что Уисли захочет провожать нас дальше в надежде расспросить меня об убийстве, но, к моему облегчению, как только мы вошли на территорию ремесленников, он махнул нам на прощание и нырнул в свою палатку.

— Скатертью дорога, — пробормотала я.