Наталья Александрова - Мальтийская головоломка

Мама умерла, когда Полине было шесть лет, и все последующее время девочка не любила вспоминать. Открытки от Киры Яковлевны приходили все реже. Иногда Полина писала ей сама. Потом связь надолго прекратилась, и только после замужества, когда Илья привез ее в Петербург, они встретились. Кира Яковлевна жила по-прежнему одна, в той же квартире. Она сильно постарела, но никогда не жаловалась на судьбу. Полина забегала к ней изредка, приносила что-нибудь к чаю, дарила мелкие подарки. Кира Яковлевна заменяла ей родню.

Полина подошла к телефону, раздумывая, как бы поделикатнее сообщить пожилому человеку о смерти Ильи, но аппарат затрезвонил сам.

– Полиночка… – раздался в трубке вовсе не старческий, а твердый низкий голос. – Деточка, я уже четвертый день не могу до вас дозвониться! У тебя все в порядке, вы с Ильей здоровы?

Ну вот, Кира Яковлевна позвонила сама. Как чувствовала!

– Не… не совсем, – промямлила Полина. – Знаете, я, пожалуй, к вам приеду!

Пожилая женщина – вот умница! Все поняла, не стала ахать и спрашивать, что же такое случилось. Просто сказала «Жду!» и положила трубку.

Кира Яковлевна жила в старом доме на улице Рубинштейна, возле Пяти Углов. Полина прошла мимо знаменитого Театра Европы, перед которым, как всегда обсуждая очередную постановку режиссера Додина, роились завзятые театралы, свернула в знакомую арку и оказалась в большом круглом дворе.

Когда-то, до революции, это был доходный дом с приличными квартирами, которые занимала «чистая» публика – чиновники средней руки, владельцы магазинов в Гостином Дворе. О том времени говорили светлые просторные подъезды с полами, выложенными узорной плиткой, высокие окна, лестницы с коваными перилами. Но теперь в районе обитала в основном беднота, много было коммунальных квартир, что наложило на «жилой фонд» неизгладимый отпечаток. Кованые перила были местами проломаны, стены исписаны ненормативной лексикой и покрыты соответствующими рисунками, узорная плитка полов выщерблена. Но главное, подъезды навеки пропитались запахом подгоревшей еды и кислой капусты, запахом кошек и хлорки – одним словом, отвратительным запахом запустения и бедности.

Полина, стараясь не дышать, поднялась на четвертый этаж и позвонила в знакомую дверь.

Лет двадцать назад на этой двери, как на дверях тысяч питерских коммунальных квартир, висел целый иконостас звонков. Но понемногу жители квартиры расселялись, переезжали в спальные районы или, как сама Полина, в другие города, кое-кто из жильцов умер, так что сейчас на двери остались всего три звонка, по числу обитателей квартиры, и соответственно три таблички с фамилиями: «М. М. Подмишкин», «А. Копейкин» и «К. Я. Вишневская».

Едва Полина нажала на кнопку, за дверью послышались шаркающие шаги, скрип замков и засовов и дверь распахнулась.

Кира Яковлевна с возрастом заметно усохла, но все еще оставалась прямой и представительной женщиной. Она прижала к себе Полину, затем отступила, внимательно оглядела ее и проговорила:

– Выглядишь неважно. Ну ладно, пойдем в комнату, не в коридоре же нам разговаривать!

Полина следом за ней вошла в полутемную прихожую, едва не споткнувшись о сложенные стопкой автомобильные колеса. Прежде чем добраться до комнаты Киры Яковлевны, они миновали две запертые двери с висящими на них амбарными замками – собственность оборотистого Подмишкина.

Михаил Подмишкин, которого, само собой, и соседи, и случайные знакомые называли Мишкой Подмышкиным, в квартире почти не появлялся. Когда-то он занимал здесь самую маленькую комнатку возле кухни, но потом старейший обитатель квартиры, диктор радио Василий Никандрович Полубесов скончался, освободив светлую двадцатиметровую комнату, и Подмишкин помчался в райисполком, где предъявил целый ворох бумаг, которые доказывали, что его собственная комната совершенно непригодна для жилья. Кроме этих бумаг, Мишка принес начальству еще кое-что, так что вопрос был решен в его пользу, и Подмишкин стал владельцем двух комнат. Затем, когда маленькая Полина с матерью уехали в другой город, неутомимый Подмишкин снова понесся в исполком. На сей раз он по бумагам оказался многодетным отцом (хотя никто из соседей никогда не видел даже его жены) и вскоре получил третью комнату. Понемногу он завладел и остальной площадью, так что сейчас ему принадлежали пять комнат из восьми. Подмишкин очень гордился своей недвижимостью и вынашивал наполеоновские планы – хотел обменять свои пять комнат на пятикомнатную квартиру в новом элитном доме. Пока желающих на такой обмен не находилось, всех отпугивало мрачное окружение, но Подмишкин не унывал. На четыре двери он повесил замки, в одной комнате появлялся два-три раза в месяц.

Из трех оставшихся комнат две принадлежали Леше Копейкину и его жене Клавдии и одна – Кире Яковлевне Вишневской.

Соседей такое положение дел устраивало: Михаила никогда не было дома, и можно было пользоваться квартирой, не принимая его в расчет. В частности, Леша Копейкин держал в коридоре и на кухне автомобильные детали, колеса и прочие крупногабаритные предметы.

Кира Яковлевна открыла дверь своей комнаты и пропустила Полину вперед. Полина вошла и словно перенеслась в далекое детство, только в этой комнате ее посещали обрывки воспоминаний.

Обстановка в комнате Киры Яковлевны была самая простая – никакого антиквариата, никаких ценностей. Какой-нибудь знаток и ценитель поморщился бы при виде ее мебели и оценил все предметы интерьера презрительным словом «совок», но Полине здесь нравилось, она чувствовала уют и покой, исходящие от старых незамысловатых вещей.

Несколько простых венских стульев, покрытых связанными вручную чехлами, низкий диван, который когда-то назывался оттоманкой, круглый стол, небольшой книжный шкаф и массивный дубовый буфет – все было аккуратным, чистым, ухоженным. В комнате постоянно стоял приятный запах, составленный из аромата молотого кофе, корицы и свежевыглаженного белья. На столе лежала белоснежная скатерть, оттоманку покрывал клетчатый плед. В книжном шкафу стояли по большей части медицинские издания да еще коричневое собрание сочинений Льва Толстого – Кира Яковлевна перечитывала «Войну и мир» и «Анну Каренину» не реже чем раз в два-три года.

Всю жизнь она работала детским врачом, специализируясь на болезнях уха, горла и носа. Последние пять лет женщина по возрасту и состоянию здоровья уже не ходила на работу, но прежние коллеги иногда посылали к ней на дом сложных больных, поскольку Кира Яковлевна считалась замечательным диагностом.

Она никак не могла привыкнуть к платным медицинским услугам и всегда стеснялась, принимая деньги за консультацию. Да и брала до смешного мало, но эти небольшие деньги помогали ей вести привычную жизнь, особенно ни в чем себе не отказывая. Хотя потребности у нее были очень скромные.