Тьерни Макклеллан - Наследница по кривой

И он не поленился засунуть записку в мой бардачок. Но когда? И как? Ответы на эти вопросы напрашивались сами собой: "когда угодно" и "очень просто".

Дело в том, что я постоянно забываю запирать машину. Скажете, если я боюсь мышей-автостопщиков, то должна быть более внимательной к таким вещам? Но мне все время надо куда-то бежать — то на смотрины дома, то на оформление сделки, и запирание машины постепенно скатывается все ниже и ниже в моем списке приоритетов. К тому же, для того чтобы забраться в воздушный фильтр, мышке не пришлось взламывать дверцу, не так ли?

А поскольку я такая растяпа, подсунуть мне что угодно проще пареной репы.

— Записку могли подложить, когда моя «тойота» стояла перед агентством Джарвиса Андорфера, — перечисляла я, — или когда она была припаркована у любого из домов, которые я показывала на этой неделе. Или даже когда она стояла здесь, у моего собственного дома!

От мысли, что записку прятали в бардачке, когда я находилась дома, всего в нескольких шагах от машины, мне стало совсем не по себе. До сих пор я избегала смотреть на копов. Но сейчас, поежившись, подняла голову и в упор глянула на Рида.

Я не ошиблась: акула из «Челюстей» даст Риду сто очков вперед по части добродушия.

— Ладно, понимаю, все это выглядит не очень хорошо…

— Вы правильно понимаете, — ввернул Рид.

— …но я говорю правду, — продолжала я, словно и не слышала его замечания, — меня хотят подставить!

Не успела я договорить, как шестое чувство подсказало: Рид и Констелло не прониклись ко мне состраданием. Наверное, сделать такой вывод моему шестому чувству помогла усмешка на лице Констелло. Или то, как Рид презрительно хмыкнул.

— Миссис Риджвей, — осведомился Рид, — вы нас за дураков держите, да?

Я молча смотрела на него. Сперва Рид спрашивал меня о "разных тратах", теперь вот задал такой странный вопрос. Я была почти уверена, что на самом деле он не хочет услышать ответ. Я также была почти уверена, что по моим глазам нетрудно догадаться, что я на самом деле думаю о коричневой парочке, поэтому я быстренько перевела взгляд на пакетик с запиской Кросса.

"А пока мы навеки соединили наши сердца", — гласила она. Соединили сердца, надо же. А ведь старикан был женат. И насколько я знаю, разводиться не собирался, поэтому какая разница, куда и к чему он присоединил свое сердце. Я поморщилась. И кем надо быть, чтобы купиться на этот треп?

Ответ нашелся немедленно: полной дурой.

Увы, было совершенно очевидно, что копы той самой полной дурой считали меня.

— Извините, но вряд ли мы поверим, что против вас плетется заговор, — продолжал Рид. — Это уж больно походит на шизофренические бредни.

Что я могла ответить? Даже у шизофреников есть враги.

— Мне все равно, что вы обо мне думаете, но я говорю правду! Я не знала Эфраима Кросса. — Разумеется, я помнила, что уже раз двадцать говорила эту фразу, но мне казалось, что повторить нелишне. — Поэтому он не мог мне писать. Неужто вы полагаете, что я позволила бы вам обыскивать мой дом и машину, если б знала о письме в бардачке?

Констелло пожал плечами:

— Вы могли позабыть о нем.

— А вам не приходило в голову, что существует куча людей, которым смерть Кросса куда выгоднее, чем мне? — В первую очередь я, конечно, имела в виду миссис Кросс и ее детей. — И уж наверняка такой богатый и влиятельный человек, как Эфраим Кросс, не мог не нажить врагов. Так почему бы, прежде чем набрасываться на меня, не проверить других?

Я не хотела никого обижать. Однако Рид и Констелло немедленно напряглись.

— Миссис Риджвей, можете не сомневаться, мы проверяем все версии, — заявил Рид, тыча в меня пальцем. — И не надо нас учить, как нам следует выполнять наш профессиональный долг.

И тут этот самый профессиональный долг потребовал пройтись по моему дому второй раз. С удвоенной энергией.

Я отреагировала более чем сдержанно. Просто-напросто снова плюхнулась на диван от Этана Аллена и даже схватила каталог «Шпигеля», делая вид, будто активность полицейских меня ничуть не беспокоит. Однако притворяться с каждой минутой становилось все труднее. Особенно когда Рид и Констелло с грохотом открывали ящики шкафов или тяжело топали над моей головой.

Меня так и подмывало ринуться на второй этаж и объявить им, что с меня хватит. В конце концов, пора предъявить ордер на обыск! Но, поразмыслив, я решила не дергаться. Если начну орать и бесноваться, они наверняка воспримут такое поведение как еще одно доказательство моей вины. И тогда их уже труднее будет выпроводить. А то и арестуют за что-нибудь, например за сопротивление властям. Или за нарушение тишины. Или за беспорядок в ящике для нижнего белья. Повод всегда найдется.

Если, конечно, они не нароют новых улик, чтобы арестовать меня за убийство.

Не припрятан ли в доме какой-нибудь порочащий меня пустячок? Уходя, я никогда не забываю запирать дверь, поэтому подбросить улику в дом потруднее, чем в машину. Следов взлома я тоже прежде не замечала. Но разве при таких обстоятельствах будешь в чем-нибудь уверенной?

Однако спустя час я позволила себе вздохнуть посвободнее. Очевидно, все, что можно было отыскать в моем доме и машине, уже было найдено и лежало в герметичном пакетике для еды. Тем не менее копы упорно продолжали свое дело, с невероятной медлительностью обрабатывая каждую комнату. К счастью, мой дом не слишком велик: три спальни и ванная на втором этаже, кухня, столовая и гостиная на первом и небольшой подвал. Будь он попросторнее, эта парочка задержалась бы у меня на год.

И мне пришлось бы платить за них налог, как за постояльцев.

Теперь эти двое топтались в кухне. И что они там надеялись найти? Любовное письмо под тостером? Откровенные фотографии Эфраима Кросса, припрятанные в одной из банок? Непременно в той, где значится: "Сладости".

Если бы Рид и Констелло догадывались, как мало времени я провожу на кухне, то не стали бы торчать там так долго. Наверное, у копов были свои резоны. Основанные на мужском шовинизме. Очевидно, Рид и Констелло рассудили, что поскольку я женщина, то кухня должна занимать основное место в моей жизни.

И попали пальцем в небо. Плиту я не меняла с тех пор, как въехала в этот дом двадцать лет назад. Если б я захотела ее продать, то могла бы с чистой совестью описать ее в объявлении как "почти новую". Даже опустить слово "почти".

Видимо, кулинарные навыки передались мне от мамы. Она не учила меня готовить, только открывать банки и разогревать их содержимое.

Я никогда не делала из этого тайны и впредь не собираюсь. Хотя порою, когда я признавалась на публике в том, какая из меня никудышная повариха, некоторые мужчины и женщины смотрели на меня с ужасом. Видимо, люди до сих пор считают, что если женщина не умеет готовить, то ей следует либо покаяться, либо повеситься, но уж никак не похваляться этим.