Наталья Александрова - Муж, который живет на крыше

Впрочем, самого Николая премия уже не слишком интересовала. Вообще говоря, его уже ничто не интересовало, кроме крепких и особо крепких напитков. Постепенно с медицинского и хорошо очищенного технического спирта он перешел на всевозможные суррогаты. Кисть он держать уже не мог, и чтобы было на что пить, ему пришлось устроиться грузчиком в винный магазин. Оно и лучше – всегда можно достать выпивку.

Постепенно из Николая Трофимова он превратился просто в Колю, а потом – в Трофима. Где-то далеко позади остались красивая образованная жена, трехкомнатная квартира в центре, просторная мастерская. Жизнь быстро менялась, но Трофим этого совершенно не замечал – его интересовала только доступность любимых напитков. Трофим несколько раз пробовал лечиться, но по-настоящему он не хотел бросать пить, потому что в трезвом состоянии немедленно возникали такие проблемы, от которых хотелось выть волком или немедленно надраться… что он и делал.

Однако во время своих неудачных попыток излечиться он обзавелся некоторыми полезными знакомствами в медицинских кругах, благодаря которым попал в Пятую «истребительную» больницу, в ее морг – пока что не «клиентом» этого ужасного заведения, а только санитаром. Работа пришлась ему по душе – «клиенты» тихие и не капризные, родственники «жмуриков» всегда готовы были налить, да и деньгами Трофиму перепадало, кроме того, на него удивительно умиротворяюще действовало ежедневное лицезрение тех, кому еще хуже, чем ему… или уже лучше.

Трофим закатил в мертвецкую каталку с очередной жертвой бесплатной медицины и задумался на свою излюбленную тему: где бы немедленно раздобыть выпивку.

И в это время на пороге его ледяного царства появился обаятельный мужичок тридцати с небольшим лет.

Трофим сразу почувствовал, что нежданный посетитель решит его насущную проблему, и в очередной раз поразился тому, как милостивы высшие силы, если они, конечно, есть. Всегда найдется кто-нибудь, кто спасет погибающего, нальет ему крепких и особо крепких напитков, так необходимых его измученной душе. И действительно, симпатичный мужчина приблизился к санитару и шепотом спросил:

– Мужик, выпить хочешь?

– Голубь, да что же ты такое спрашиваешь? – воскликнул Трофим, прослезившись. – Да не просто хочу, а жажду всеми фибрами своего измученного организма!

– Сразу видно творческую натуру. – Незнакомец окинул Трофима заинтересованным взглядом. – Не из писателей ли будете?

– Из художников, – с гордостью уточнил санитар, – в прошлом – лауреат Государственной премии…

Он, конечно, несколько преувеличил свои былые заслуги, выдал желаемое за действительное, но в его оправдание можно сказать, что прошлое вспоминалось ему не совсем четко, и он сам часто заблуждался относительно своих прежних творческих успехов.

– Неужели Государственной! – уважительно ахнул отзывчивый мужик. – Ну это же надо!

– Только велели мне Брежнева нарисовать – а я отказался! Не уважаю, сказал! Так прямо в лицо и заявил! А они мне тогда – ах, не будешь? Ну так мы тебя в морг отправим! И немедленно всего меня лишили, всех наград и званий, и отправили в этот самый морг санитаром!

– Ну это же надо! – повторил симпатичный мужик.

Трофим так проникся только что изобретенной историей, что сам в нее совершенно поверил и от сочувствия к самому себе прослезился. Крупные горячие слезы поползли по его давно небритым щекам, и от этого достоверность трагической истории усугубилась, и бывший лауреат поспешил добавить к ней новые впечатляющие детали:

– После каждый год приезжали ко мне на четырех черных машинах, маршал и при нем три генерала. Маршал из машины выйдет, зайдет ко мне в морг и спросит:

«Ну как, Трофим, не передумал?»

А я ему прямо в глаза:

«Никак нет, товарищ маршал, не передумал! Поскольку не уважаю его! Вот вас – сильно уважаю и могу хоть сейчас нарисовать, как вы есть, боевой командир! Мастерство, его ведь не пропьешь! Дайте мне, товарищ маршал, кисть и какую ни то краску – и прямо сейчас я с вас портрет нарисую, мама родная не узнает… то есть не отличит!»

А маршал прослезится и скажет так с душой:

«Спасибо тебе, Трофим, за добрые слова, только нельзя с меня портрет рисовать, засекреченный я!»

А потом к своим генералам повернется и скажет:

«Смотрите и учитесь, каков у нас народ! Его хоть в морг и отправили, в самую глубину, а он поперек воли своей не поступает! Кого уважает – того уважает, а кого нет – того нет!»

И после обязательно мне нальет коньяку специального, маршальского, и сам со мной выпьет…

При этих словах Трофим с надеждой посмотрел на внимательного мужика и откашлялся со значением:

– Такой коньячок душевный… как вспомню, так прямо слеза прошибает. А ты ведь, голубь, тоже чего-то сейчас говорил насчет выпить?

– Говорил, говорил, – кивнул симпатичный незнакомец, – только сперва мне одну вещь прояснить требуется. Тетя моя родная третьего дня из дому ушла и затерялась… так вот, не могла ли она ненароком в вашем морге обнаружиться? Я уж все как есть окрестные больницы обошел, везде спрашивал, ваша последняя осталась…

– Не положено, голубь… – протянул Трофим, оглядываясь на дверь покойницкой. – Только если через доктора Ахмеда Абгаровича…

– А говорил – хочешь выпить! – поморщился незнакомец. – Если через Ахмеда Абгаровича, так тебе, друг, мало чего останется…

– Уж это точно… – тоскливо согласился Трофим.

– А у меня хороший коньяк, – понизил голос змей-искуситель. – Не то чтобы маршальский, но тоже очень душевный…

– Когда, говоришь, тетка твоя из дому-то потерялась? Ну, давай поглядим, какие тут имеются «жмурики» невостребованные…

Трофим подошел к стене, где, как стандартные ячейки автоматической камеры хранения, располагались в несколько рядов выдвижные лотки с замороженными покойниками, терпеливо дожидающимися решения своей посмертной участи.

– Этот, кажись, не годится, – озабоченно проговорил Трофим, выдвинув первый лоток и с сомнением разглядывая молодого мертвеца с разбитым лицом и резаными ранами груди. – Это бандюган, ночью возле метро подобрали, а никто за своего не признает…

Санитар задвинул бандита в стену и выкатил следующий лоток, на котором покоилась маленькая сморщенная старушка.

– Во, голубь, погляди – не твоя ли тетка? «Скорая» с улицы привезла, а никто не хватился… не иначе твоя!

– Нет, – в ужасе замотал головой незнакомец, – это не моя! Моя-то тетя молодая, видная, а ты мне хочешь рухлядь какую-то подсунуть… этой, наверное, лет сто будет!

– Вот еще – разбираться он будет! – поморщился Трофим. – Покойник – он и есть покойник, не все ли тебе равно? Заколотил гроб, никто и не поинтересуется! Ишь, какой привередливый!