Фаина Раевская - Семь божков несчастья

— Как это встретился? — Выражение «встретился цветочный ларек» меня слегка обескуражило.

Лизка охотно пояснила:

— Ну, шли мы, шли, а тут бац! Как с неба — магазин цветочный. Джон, как и подобает истинному джентльмену, решил туда заглянуть, а мне велел снаружи подождать. Сюрприз, мол, будет… Сама знаешь, как я люблю сюрпризы, а от мужчин — в особенности, поэтому возражать не стала и даже отошла на пару метров, чтоб, стало быть, не увидеть сюрприз раньше времени, а то ведь… Какой же это будет сюрприз, если я его увижу заранее? Не-ет, все должно быть неожиданно, тогда и удовольствие поимеешь…

Если бы мое физическое состояние позволило, я с удовольствием повозила бы Лизкиным фейсом об какой-нибудь тейбл, желательно с шершавой поверхностью. Нельзя так изгаляться над серьезными людьми! К сожалению, сейчас подобный акт возмездия я произвести не могла, потому ограничилась устным предупреждением:

— Убью!

Как ни странно, предупреждение сработало. Лизка в доступных выражениях обрисовала ситуацию:

— По башке меня двинули. Вот только отошла от ларька, закурила, тут и… Словом, очнулась я только здесь, потом и тебя прикантовали.

— Как все банально одинаково, — покачала я головой, на что Лизка ворчливо отозвалась:

— Это самый верный способ отключить человека на некоторое время. Ну, если, конечно, орудовать не топором. Слушай, я тут случайно подумала…

— Не волнуйся, такое бывает! — не удержалась я от «шпильки», но подружка вопреки обыкновению пропустила ее мимо ушей, заставив меня тем самым прислушаться к ее внезапной мысли. — Раз нас не убили сразу, значит, мы нужны живьем, верно ведь?

— Верно, — машинально отозвалась я, после чего крепко призадумалась.

По большому счету, если рассуждать логически, в словах Лизки истина имелась в большом количестве. И меня и подружку можно было бы убить без особого труда. А со мной так вообще все просто: списать труп на очередного битцевского маньяка, и дело с концом. Однако этого не произошло, значит, наши молодые цветущие жизни очень кому-то нужны. И, кажется, я знаю, зачем: все дело в Хотэе!

В парке меня наверняка обыскали, нэцке не нашли и решили применить более суровые меры воздействия. Чтобы проверить догадку, я стащила с себя рюкзак, который злоумышленникам не приглянулся, хотя вроде неплохой рюкзачок… Старенький, правда, потертый, но все-таки фирменный. Разумеется, он был пуст. В том смысле, что пакета с «нэцке» в нем не было. Мобильника, кстати, тоже. Зато на «пеленгатор» никто не покусился.

— И на том спасибо, — проворчала я, пряча прибор обратно, и без особой надежды поинтересовалась: — Что делать-то будем, Лиз?

— Хочешь, пойдем прогуляемся?

— Издеваешься?

— А чего ты задаешь глупые вопросы? Можно подумать, у нас есть выбор. Будем сидеть и ждать. Не век же нас собираются томить неизвестностью? Рано или поздно злодеи объявятся и растолкуют, что к чему. А пока давай поспим. В нашем состоянии сон — не только доктор, но еще и способ убить время.

Предложение Лизаветы прозвучало неожиданно, но рациональное зерно в нем присутствовало. В самом деле, что еще остается делать, если делать нечего? Немного повозившись на неудобном лежбище, я кое-как упокоилась, то есть успокоилась и попробовала последовать совету Лизаветы и заснуть. Однако ничего не получалось. Оттого, должно быть, что будущее виделось исключительно в мрачных тонах и оптимизма не внушало. Кто знает, когда супостаты обнаружат свое присутствие? А между тем есть хочется.

— Витка, ты спишь? — шепотом поинтересовалась Лизка, на что я из вредности ответила:

— Сплю. Даже сон вижу.

— Сон? Это хорошо, значит, нервы в порядке. А о чем сон, если не секрет?

— Секрет, но тебе, как самому близкому человеку, скажу. Мне снится, что мы с тобой вляпались в нехорошую историю. По твоей, между прочим, милости…

— А я тут при чем?

— Это же сон, — напомнила я, — а там все время есть кто-то виноватый. Стрелочник.

— Угу. Стало быть, стрелочник — это я.

— Мой сон, что хочу, то и смотрю, — я сделала вид, что обиделась. — Ты вот что скажи: где Джон-то был, когда тебя по башке огрели?

— В магазине, где ж еще? Цветочки покупал.

— Ты уверена?

— Конечно, магазин-то цветочный.

— Я не об этом. Ты уверена, что Джон был именно в магазине, а не где-нибудь поблизости от места происшествия?

— A-а, вот ты о чем! — догадалась Лизавета. — Я своими глазами видела, как он внутрь вошел. Там большие стеклянные витрины, мне было хорошо видно, как Джон стоял у прилавка. Не гони волну, Виталия! Можешь свои подозрения забыть, как страшный сон. Они абсолютно беспочвенны.

— Как сказать, — покачала я головой и решила пока оставить подозрения в отношении Джона при себе.

Разговаривать не хотелось. Вскоре Лизка мирно засопела, а я лежала, таращилась в темноту и тайно завидовала подруге — мне бы ее нервную систему! В голове бродили мысли, по большей части бестолковые или невеселые. Но больше всего пугала неизвестность.

Продлись подобное состояние еще какое-то непродолжительное время, и у меня появились бы все шансы сойти с ума. Но тут наверху раздался подозрительный шум. Не шум даже, а какой-то скрежет, и прямо с потолка по глазам резанул яркий голубоватый свет. Впрочем, допускаю, что свет был вполне обыкновенным, просто из-за долгого сидения в темноте он показался ярким. Я напряглась в ожидании самого худшего, однако ничего страшного не произошло. В образовавшемся проеме мелькнула призрачная тень, и с потолка спустилась… веревка, на конце которой болталась корзина. Пока я щурилась, привыкая к свету и стараясь понять, что в корзине лежит и надо ли оно нам, крышка в потолке захлопнулась, и снова наступила темнота.

— Придурки, включите свет! — недовольно гаркнула Лизка. — Если мы останемся слепыми из-за бесконечного сидения в темноте, вам вовек не видать нэцке, как собственный пестик без «Виагры»!

Не сразу, но страшное предупреждение злоумышленников проняло: спустя минуту в углу вспыхнула, нет, еле затеплилась лампочка. Хиленькая, пыльная, забранная решеткой, но все-таки хоть какой-то свет, при котором я смогла разглядеть окружающую действительность. Она, разумеется, блестящими перспективами не радовала, но чтобы до такой степени!..

Когда-то, в ранней молодости, классе примерно в седьмом или восьмом, наша училка возила нас в Санкт-Петербург, тогда еще Ленинград, и там довелось побывать в Петропавловской крепости, в том самом равелине, где томились и Чернышевский, и Герцен, и красные «революционэры». Томились они в очень некомфортных условиях, а именно в камере мышиного цвета размером с туалет в стандартной квартире.

Экскурсовод нам попался с обостренным чувством юмора. Криво улыбаясь, он предложил всем желающим почувствовать себя «революционэрами» и взмахом руки предложил пройти в камеру. Едва малочисленная группа желающих переступила порог камеры, тяжелая железная дверь со скрипом захлопнулась за нашими спинами. В общем-то, ничего страшного, но отчего-то в желудке неприятно засосало: железная шконка, намертво ввинченная в бетонный пол, стол, табуретка, крохотное зарешеченное окошко, почти не пропускавшее свет, и лампочка… Тусклая и в металлическом абажуре из ржавых прутьев. Добрый экскурсовод через пять минут, показавшихся пожизненным сроком, смеясь, выпустил нас на волю, но ощущение непереносимого страха не отпускало еще долго. Наверное, именно с тех пор я ценю свободу больше всего на свете.