Наталия Клевалина - Убийственная осень

И вот все вроде сложилось. Только у нее ни костюма белого, ни сумки не нашли. Ну, тут все ясно — она их закопать могла или в море бросить. Но только ее гастарбайтеру этому показали, он и говорит: «Не она это, а другая». Чертова запутанная хрень!

Груша резко захлопнула ноутбук, сползла с лодки и пошла прочь.

— Я хоть не покраснела, когда она про сумку заговорила? — спросила Овчарка.

— Так, порозовела немножко, не очень и заметно. Вот, значит, как. Эта Кира не виновата, я ведь тебе говорила.

— Васса, мне все это осточертело. Кира-Мира… Мы завтра уезжаем, и точка. Пусть тут Груша копается во всем хоть до второго пришествия. А с меня хватит. Вот уж правда, в недобрый час я на эту утопленную Шуру наткнулась. Ты лучше скажи, что нам с ее сумкой делать? Еще увидит кто-нибудь и решит, что это мы ее утопили. Давай ее всю тряпкой протрем, чтоб пальчиков не осталось, и закопаем где-нибудь на пустыре.

— Еще увидит кто-нибудь. Давай ее лучше, когда совсем стемнеет, в море кинем.

И они взяли сумку Шуры, сунули ее в большой пакет и пошли к морю. На том самом месте, где Овчарка нашла мертвую Шуру, они остановились. Овчарка, как могла, сильно размахнулась и швырнула сумку подальше. Сумка темным пятном покачивалась на волнах. Подруги стали швырять в нее камнями.

— Ну вот, — сказала Овчарка, — с глаз долой, из сердца вон. А кто убил — Бог ему судья, а мне все осточертело. Пока, дурацкий остров, больше не увидимся.

— Овчарка, ты ведь сначала в него прямо влюбилась.

— А теперь разлюбила. Мне спать даже не хочется, так охота, чтобы утро побыстрее пришло, чтобы уехать с концами.

Они пошли домой. Было уже полпервого ночи. Васса пошла почистить зубы, а Овчарка решила некоторое время посидеть на крылечке.

Дереза на грядке, вскопанной под лук, что-то нюхала и копала мордой. Дул теплый ветер. Вдруг Дереза побежала за дом, волоча по земле что-то длинное, белое.

— Опять белье стырила, зараза! — зашипела Овчарка и бросилась вдогонку.

Она два раза обогнула дом, прежде чем ей удалось схватить негодную за ошейник.

— Ты что, хочешь, чтобы меня старуха съела, — выговаривала ей Овчарка, — а я-то хотела ее попросить тебя оставить. Не могу же я тебя в Москву тащить, согласись! А как она тебя оставит, когда ты белье все время жуешь, скажи? Вот я бы сорвала хворостину да отходила тебя. А ну-ка отдавай!

И Овчарка вырвала у нее из зубов что-то белое и пошла к крыльцу. Окна веранды были не занавешены, из них падал свет. Слышно было, как Васса полощет рот и дребезжит язычок старого медного рукомойника.

Вот здесь-то Овчарка и увидела, что белье, которое тащила коза, никакое не белье, а пиджак от белого костюма, с ручной вышивкой, перепачканный землей. Коза смотрела на Овчарку с надеждой, наверное, ожидала, когда ей вернут обратно игрушку, которую так приятно жевать.

— Ты где это взяла?

Коза будто поняла, о чем ее спросила Овчарка, и повела ее прямо к грядке, вскопанной под лук. Овчарка и не заметила, как Дереза прямо посередине выкопала небольшую ямку, иначе уже давно шуганула бы ее, чтобы не портила огород. Овчарка встала на колени и стала копаться в земле. И нашла брюки — тоже белые, тоже красиво расшитые внизу.

«Эту грядку копала Васса. Кто-то хочет подставить Вассу. Хрена им! Ни черта у них не выйдет».

И Овчарка свернула пиджак и брюки и стала быстро-быстро закапывать их обратно. В это время Васса вышла на крыльцо с полотенцем на плече и сказала очень спокойно:

— Стало быть, ты нашла. Надо было закапывать глубже.

— Это Дереза откопала, — сказала Овчарка виноватым голосом.

— Ну что ж… — сказала Васса, и они обе молчали несколько минут.

Овчарка впервые в жизни боялась произнести хоть слово. Потом Васса сказала:

— Пойдем куда-нибудь — поговорим.

— Я ни о чем говорить не хочу, — сказала Овчарка, — я сейчас это все зарою поглубже, и завтра, ровно в двенадцать, мы уедем. Я уехать хочу, Васса, не могу я здесь больше, все!..

Овчарка почувствовала, что вот-вот заплачет.

— Нет, так не годится. Пошли.

Васса повесила полотенце на перила, и они зашагали к морю. Они всегда ходили рядом. А теперь впереди очень быстро шла Васса, а за ней, шагах в двадцати, Овчарка.

Теперь-то она все вспомнила — и как Васса выходила на катере за чехлом от бинокля, и как ей нехорошо стало, после того как они вдвоем копались в Шуриной сумке. И то, как Евгения сказала, что у последней любви Шуры было странное имя. И как Вассы не было в купе на станции Бологое, и ее ментоловые сигареты. Может, кто-то другой и поостерегся бы идти ночью к морю с Вассой, но Овчарке и в голову не пришло, что подруга может с ней что-нибудь сделать. Овчарка к тому же считала себя бессмертной.

Они все шли и пришли к морю. Море было спокойное, гладкое и даже не плескалось. Можно было подумать, что это совсем не море, а большое бесконечное поле под луной, на котором почему-то не растет ни одного дерева. Они сели на вылизанный морем ствол дерева. Дереза не щипала листья брусники, а только стояла хвостом к морю и смотрела на подруг очень внимательно, будто понимала, что у них важный разговор.

Васса долго молчала и потом сказала самым обычным тоном:

— Я хотела ее убить и убила.

И замолчала.

— Говори дальше, Васса.

— Все случилось так, как и должно было быть. Это началось сразу после того, как моя мать умерла. Хоть она для меня никогда ничего и не делала, это меня здорово подкосило, мать ведь все-таки. Пусть и пила, все равно…

Я знаю, ты мне могла бы помочь, ничего для меня бы не пожалела. Но я хотела выбиться сама, посмотреть, может, я чего-то стою. А если не стою, то нечего и трепыхаться.

Знаешь, где я Шуру встретила? Ты, конечно, этого места не знаешь. Такой скверик, где старые и богатые женщины покупают молодых и красивых девчонок.

Ты думаешь, ты меня знаешь, Овчарка? Ты все думаешь, что я та маленькая девочка, которая тебя окликнула из окна второго этажа в пионерском лагере? А я — расчетливая стерва, которая никого не любит, кроме моей Катьки, и у которой в общем-то ничего больше нет, как не было и тогда, восемь лет назад, когда я только увидела Шуру.

Она была красивая, и большинство девочек из скверика побежали бы за ней за просто так. А она меня выбрала. Она с какой-то подругой была, тоже активной, насколько я поняла. По тем временам Шура ездила на шикарном джипе. Я тогда, помню, пошла прямо в спальню, а они на кухне сидели. Я их сразу предупредила, что с обеими не стану. Тогда они сказали, что сейчас договорятся. Потом пришла одна Шура. Я обрадовалась, что пришла она, хотя, если б пришла та, другая, я бы тоже не очень расстроилась — это была влиятельная и известная на ТВ баба, вроде Шуры. Я, честно говоря, и не подозревала, что она тоже из этих. Про Шуру уже тогда все знали, потому что она ничего не скрывала. Так что о том, чтобы шантажировать ее, грозя тем, что всем расскажешь, что она снимает девочек, и думать было нечего.