Ли Голдберг - Мистер Монк идет в пожарную часть

— Да что с Вами такое? — воскликнул Джойнер.

— Подумайте о карме, которую создают Ваши брюки! — не унимался Монк. — Вы не видели кого-нибудь, посещавшего Эстер в пятницу вечером?

Джойнер покачал головой.

— Я не шпионю за своими соседями; не отслеживаю, кто приходит и уходит, или что они смотрят по телевизору.

Он вытер руки об рубашку — сознательно, я полагаю — взял свой гаечный ключ и вернулся к работе.

— Зачем Вы это сделали? — спросил его Монк. — Теперь Вы должны переодеть и рубашку.

— Пойдемте, мистер Монк, — позвала его я. — Нам нужно поговорить с другими соседями.

— Но мы не можем его просто оставить вот так!

— Пойдемте, — я схватила его за плащ и потащила наружу.

Он вышел, крайне удрученный, продолжая оглядываться на дом Джойнера.

— Не понимаю, как ты можешь закрывать глаза на страдания других людей!

— Он не страдает, — возразила я.

— А я страдаю, — простонал Монк.

Выслушав историю Джойнера и других соседей, я начала задумываться, как тяжело было Нилу и Кейт Финни. Все доказывало, что Эстер Стоваль ничем не заслужила теплоты и понимания от окружающих ее людей. Я представила, как относилась бы к Эстер, живя на одной улице с ней год за годом. Возможно, я бы тоже танцевала с ликованием после ее смерти.

Оставался последний сосед, которого Монк собирался опросить, поскольку в квартале было по шесть домов с каждой стороны, а он не мог пропустить четные номера.

Лиззи Драпер жила в викторианском доме на углу. Ее дом был поделен на жилую часть и художественную мастерскую. Это было светлое, открытое и проветриваемое помещение, наполненное красочными букетами цветов, один из которых она использовала в качестве модели для натюрморта, который рисовала. Я поняла почему. Букет великолепно сочетал в себе зеленые орхидеи, голубые гортензии, красные и желтые лилии, оранжевые розы, коралловые пионы, фиолетовые трахелиумы, желтые целозии и красные амарилии.

Печально, что у нее не было таланта отобразить яркие цвета и естественную красоту букета. Примеры ее других рисунков, эскизов и скульптур были повсюду, и я, признаться честно, видела работы получше в дни открытых дверей в школе Джули.

Единственной скульптурой, заслуживающей внимания, была ее грудь: огромные импланты, как два баскетбольных мяча, выпирающие из-под джинсовой рубашки свободного покроя. У нее были расстегнуты три кнопки, провоцируя заглянуть в глубокое декольте.

— Меня зовут Эдриан Монк, а это Натали Тигер, — представил нас Монк. — Мы помогаем полиции в расследовании убийства Эстер Стоваль.

Монк уставился на ее грудь. Ей это польстило, но я-то знала, что его внимание привлекла не грудь, а три кнопки. Если она не расстегнет еще одну или, напротив, не застегнет, его может хватить удар.

— Я бы хотел задать вам троим несколько вопросов, — сказал он.

— Троим? — переспросила она.

— Думаю, он имел в виду три вопроса, — уточнила я. — Не так ли, мистер Монк?

— Видели ли Вы или слышали что-нибудь необычное в пятницу вечером? — обратился он к пуговицам.

— Меня не было дома, — ответила она. — Я была на работе. Я бармен в Флакксе.

Знаю это место. Это клуб на Маркет стрит, куда красивые, молодые и богатые люди ходят, чтобы показать всем, какие они красивые, молодые и богатые. Я пыталась устроиться туда на работу, но мне не хватило квалификации. Монк по-прежнему стоял, уставившись на нее.

— Так Вы не художник? — спросила я.

— Это лишь работа, а не то, что я творю. Это поддерживает меня, но не то, чем я живу. Это…

— Кажется, я понимаю, — сказала я, прерывая ее.

Она снова посмотрела на Монка, все еще пялившегося на ее кнопки.

— А во сколько вы вернулись домой с работы? — ему становилось все труднее сосредоточиться. Как и дышать.

— За полночь, — ответила Лиззи. — Вся улица была перекрыта. Повсюду стояли пожарные. Я не могла поверить, что это случилось.

Его внимание к ее груди, наконец, даже ей показалось чрезмерным. Она согнула колени, чтобы посмотреть ему в глаза, но он повторил ее маневр, по-прежнему сосредоточившись на кнопках.

— Мистер Монк, Вы не смотрите мне в глаза с тех пор, как зашли в мой дом!

— Простите, это все Ваши кнопки, — оправдывался он. — Они очень отвлекают.

— Мои кнопки? Как мило! — Лиззи выпрямилась и улыбнулась, явно неправильно поняв его. — Я не хотела смущать Вас. Они новые, и мне нравится показывать их.

— Хорошо, когда их две, — сказал Монк.

— Так и предназначил Бог.

— Или четыре.

— Четыре?

— Но это не естественно, — заявил Монк, показывая на ее декольте. — Вы должны срочно исправить это.

— Что ты сейчас сказал мне? — ее улыбка превратилась в злобную усмешку. Это было не симпатично.

— Думаю, вы просто друг друга не поняли, — подала голос я. Это было похоже на попытку остановить мчащийся поезд, после того, как он сошел с рельсов и врезался в детский дом. — Он не имел в виду то, что Вы подумали.

— Не нужно расстраиваться, это очень легко исправить, — говорил Монк. — Вы сами сможете сделать это.

Она подошла к двери и распахнула ее:

— Убирайтесь! Живо!

Монк поднял руки в знак капитуляции, посмотрел на меня и ушел. Я попыталась извиниться, но она выставила меня за дверь и хлопнула ею за моей спиной.

— Как можно доверять таким людям? — он покачал головой. — Они злятся по пустякам.

Джули сидела на краю ванны, наблюдая, как я перед зеркалом поправляю прическу и накладываю естественный макияж перед свиданием с Пожарным Джо. Дверь ванной была заперта, поэтому мы с Джули знали, что Монк не нарушит наше уединение.

— Ты же не в самом деле хочешь оставить меня с ним? — спросила меня дочь.

— Мистер Монк очень хороший человек, — ответила я.

— Он со странностями.

— Больше, чем миссис Трофамнер? — я имела в виду ее обычную няню. — По крайней мере, мистер Монк не вытаскивает свои зубы и не кладет их в стакан, пока смотрит телевизор.

— Мам, он не позволил мне утром завязать шнурок на ботинке, потому что его концы были неровными. А после того, как я сменила ботинки, он шнурки измерил линейкой, чтобы убедиться, что они ровные.

— Это его способ показать, как он заботится о тебе.

— Это еще не все. Он настаивал на перевязывании шнурков, поскольку бантики были «не симметричны».

— Сегодня вечером все будет отлично, если ты будешь соблюдать несколько правил: не проси его делать выбор, не создавай беспорядок и, что бы не случилось, не делай попкорн. Потому что не существует двух одинаковых зерен. Это сведет его с ума.

— Ну и дела, сказала бы ты, — произнесла она. Джули недавно открыла сарказм, идеальный инструмент, чтобы выразить разочарование, общее для всех детей ее возраста, обязанностью терпеть власть родителей.