Елена Логунова - В костюме голой королевы

К чести мамы, долгие годы она справлялась с массированным консервированием в одиночку и лишь в последнее время стала привлекать к процессу Олю. Обычно дочь помогала родительнице аккуратно укладывать в банки огурчики и помидорчики и на поточном домашнем производстве наловчилась запихивать руку даже в сосуды с неформатно узкими горлышками.

Хитрость заключалась в том, чтобы сложить кисть руки таким образом, чтобы в самой широкой части она не намного превышала по объему запястье.

На Олино счастье, проволочные браслеты на ее руках не были тесными и легко меняли форму.

Попыхтев и ободрав костяшки, она вытянула из захвата правую руку, избавилась наконец от кляпа и затем размотала, ломая ногти, путы на левой. С ногами пришлось повозиться — там была не проволока, а полосы плотного полиэтилена. Оля проявила смекалку и использовала для разрезания обмоток мужний подарок — разнообразно полезное кольцо с бриллиантом.

Вся операция по освобождению заложницы руками самой заложницы заняла не более пятнадцати минут.

— Вы не видели на пирсе девушку в голубом?

Люсинда с надеждой уставилась на бармена кафе «Лагуна». У него был самый лучший вид на нужный пирс, потому как тот упирался прямо в барную стойку.

— У нас полно голубых, — не дослышав, неприветливо ответил бармен и энергично потряс шейкер.

— Мы ищем девушку в голубом платье! Девушка высокая, стройная, с длинными русыми волосами! Платье голубое, с такими, знаете, дурацкими финтифлюшками, — подключившийся к опросу Бобров изобразил дурацкие финтифлюшки мелким шевелением пальцев на уровне колена.

— С воланами! — рявкнула Люсинда. — А ткань платья из натуральной конопли!

— Наркотой не торгуем, — заявил глуховатый бармен и разлил по бокалам пенящуюся жидкость цвета неразведенной синьки. — Коктейль «Море зовет», следующий!

Следующей в очереди за напитками была Карина, отказавшаяся от первоначального намерения преследовать серую мымру, Сашу-зама и пару быдловатых джентльменов по причине несоответствия собственной обуви насыщенной программе вечера. Семидюймовые шпильки от Лабутена не подходили ни для забега по пересеченной местности, ни для заплыва в ночном море.

— Мне «Секс на пляже», — сообщила она бармену и повернулась к Люсинде: — Я видела мы…

Она чуть не ляпнула «мымру», но вовремя прикусила язык и поправилась:

— Мы-илую девушку в голубом. Рукав три четверти, длина до середины икры, защипы у выреза и сборки под грудью?

— И мережка по подолу! — обрадовалась Люсинда. — Точно, это Оля! Где вы ее видели?

— И с кем? — добавил Бобров.

Кариночка прищурилась:

— Скажу, если вы объясните, какой у вас интерес к этой мы… милой девушке.

Люсинда открыла и закрыла рот. Бобров, осторожно подбирая слова, ответил:

— Эта девушка связалась с очень неподходящими людьми, а мы должны найти ее и вернуть в семью.

— А где ее семья?

— За триста километров отсюда.

— Было бы лучше, если бы за три тысячи, — пробормотала Карина. — Но и так неплохо.

Оказывается, серая мымра была приезжей и принадлежала к семье, считающей Серго Мамиконяна неподходящей компанией!

Кариночка почувствовала, что готова всеми силами содействовать возвращению милой мымрочки к родному очагу.

— Отлично, я расскажу вам. Когда я сюда пришла, она уже была там! — Карина широким взмахом руки указала на морские просторы. — Плыла на лодке.

— Одна?

— Нет, — с удовольствием ответила Карочка, которой было приятно подпортить репутацию соперницы. — Не одна, а сразу с двумя мужиками! Они уплыли во-о-о-он туда!

Карина указала направление.

— Бежим! — немедленно стартовала порывистая Люсинда.

— Плывем! — поправил ее Бобров и хищно оглядел пустой пляж.

Метрах в пяти от воды стояли два педальных катамарана, соединенные между собой простейшим противоугонным средством — велосипедным замком.

— А? — подняв брови, спросил Люсинду Бобров.

— Ага! — кивнула она.

Они уже понимали друг друга с полуслова.

Бултыхаясь в воде, Оля потеряла босоножки, и это была большая утрата. Без обуви не стоило и пытаться бежать из плена по бездорожью, хоронясь в чернильной темени под деревьями, потому как значительно раньше там успели спрятаться любимые экологами древние колючки.

Сообразив, что ей придется держаться утоптанной тропы и, стало быть, она рискует встретиться на узкой дорожке со своими похитителями, Оля решила вооружиться.

На этот раз ее без боя не возьмут!

Спотыкаясь о неразличимые в потемках кроватные сетки, отзывающиеся на удары страдальческими стонами, она обошла хибару и обнаружила на имитирующем стол фанерном ящике настоящий клад. Он состоял из поцарапанной разделочной доски, обломанной скалки, дырявой эмалированной кастрюли и мятой крышки к ней.

Путем конверсии кухонные принадлежности можно было быстро и без дополнительных затрат превратить в воинское снаряжение — настоящую мечту бедного средневекового рыцаря.

Оля прикинула: кастрюлю на голову — будет шлем, половинку скалки в правую руку — получится булава, крышку в левую — сойдет за щит. И даже для разделочной доски, если проявить фантазию, тоже можно сочинить новую жизнь! Например, можно раненых с поля боя на ней выносить.

Оля определенно чувствовала, что раненые будут, потому что очень разозлилась.

Список ее претензий к похитителям не заканчивался потерянными босоножками. Мерзавцы еще и испортили ее прекрасное летнее платье, оторвав от подола широкую полосу на кляп. За такое можно было не только ранить, но и насмерть убить!

Еще раз осмотрев ниспосланный ей судьбой малый набор «Дон Кихот Ламанчский», Ольга решила ограничиться скалкой и крышкой. Кастрюля, на стенках которой внутри обнаружились какие-то окаменелости, показалась ей слишком грязной, чтобы надевать ее на голову. На обломанной скалке тоже присутствовали подозрительные аппликации, но эти неровности потенциально увеличивали убойную силу оружия, так что против них возражений у рыцарши не было.

С дубиной народной войны в одной руке и помятой кастрюльной крышкой — в другой она тронулась в путь.

Ночь была тихой, но в буйных зарослях время от времени слышались таинственные шорохи. Заслышав их, Оля всякий раз останавливалась и замирала в героической позе гладиатора, ожидающего выхода на арену голодного дикого льва. Сама она никаких шумов не производила, за что отчасти следовало благодарить похитителей, укоротивших путавшийся в ногах шуршащий подол.

Внезапно из запущенной банановой рощицы справа по курсу ее движения донесся в высшей степени неожиданный шум — тоскливо дребезжащий голос Лемешева:

— Ах, Ольга, я тебя любил, тебе единой посвятил рассвет печальный жизни бурной!