Елена Логунова - В костюме голой королевы

— Я Ольга! — браво козырнула боевая подруга олигарха.

— Цела? Невредима? — любящий муж сгреб ее в охапку и яростно чмокнул в макушку. — Ну, слава богу! Вечно во что-нибудь вляпаешься, пороть тебя некому!

— Меня-то за что пороть? — возмутилась Оля. — Это не я краду мирных граждан и требую выкуп!

— Вот именно! — Громов обернулся к своему эскорту. — Найдите тех людей, и пусть они за все ответят!

— Минуточку! — крикнула Оля.

— Да, милая?

— Я хочу это видеть! — зубасто оскалясь, сказала кровожадная милая.

Саша-зам очнулся раньше, чем его товарищи по несчастью.

Незнакомые парни — хилый блондин и здоровенный брюнет — ровно, бревнышками, лежали правее Саши, неподвижные, но живые: слышно было, как они сопят и постанывают.

Что его ограбили, Саша-зам понял сразу же: карманы джинсов были вывернуты и свисали понурыми ушками.

Что его вырубили ударом по голове, тоже было понятно: место приложения «вырубателя» пульсировало болью, а в черепной коробке жалко звякали разбитые вдребезги мысли. Собирать их пришлось по кусочкам, как пазлы, и Саша не был уверен, что в результате не сложил кошмарного Франкенштейна.

Во всяком случае, Сергей Акопович, выслушав сбивчивый доклад своего заместителя, непритворно ужаснулся.

— Ты говоришь, Громов? — приобретя нетипичную для потомка армянских князей синеватую бледность, переспросил он и схватился за сердце.

— Я так услышал: «Это Громов», — подтвердил Саша, прижимая к темечку холодный компресс. — И что-то про миллион долларов. А потом еще: «Дайте мне жену мою, Ольгу». Понимаете, я тогда еще не совсем очухался и очень плохо соображал. Но я совершенно уверен, что женщина, которая заорала, как безумная: «Андрюша, я тут!» — та самая Ольга, которая испортила сиденье вашего автомобиля. Кстати, знаете, как она это сделала? Не ногтями, нет. Кольцом с огромным бриллиантом.

— Очень, очень плохо, — повторил Мамиконян и щедро накапал себе в бокал бургундского «Пино Нуар», которое настоятельно рекондуют своим пациентам французские кардиологи. — Миллион долларов, кольцо с огромным бриллиантом, Андрей Громов и жена его Ольга. Ты хоть понимаешь, что все это значит?

— Хотел бы понять, — честно признался Саша.

— Это значит, что никто ничего не портил! Все хорошо, да, и у меня нет никаких претензий к уважаемому Андрею Петровичу Громову и его уважаемой супруге Ольге, к сожалению, не знаю, как звали ее уважаемого папу! — заявил Мамиконян и стукнул бокалом по столу, как будто поставил печать на документ.

— Так это что, тот самый Громов? — Саша нервно сглотнул. — Владелец торговой сети, в которой мы… Ой, мама!

— Бедная женщина твоя мама, да, — кивнул Сергей Акопович. — Такой у нее глупый сын! Иди, вай ме, и думать забудь об этой достойной девушке Ольге, пусть ее жизнь будет долгой и счастливой!

— Я уже все забыл, — заверил шефа Саша-зам и, выйдя за дверь, энергично протер холодным компрессом раскрасневшееся лицо.

— Черные глаза! Вспоминаю — умираю! Че-о-о-рные глаза! — страстно запел в кабинете мобильный телефон Сергея Акоповича.

Узнав позывные, которые шеф когда-то присвоил входящим звонкам тогдашней его любовницы Карины, Саша развернул ухо и плотно прижал его к двери.

Разумеется, он слышал только голос Мамиконяна, но и по его репликам можно было понять, о чем идет речь.

Пылкая Карочка, по всей видимости, упрекала Сергея Акоповича за аморальную связь с замужней дамой. Мамиконян испуганно отпирался:

— Из какой семьи увел, какую Ольгу?! Кара, солнце, ты в своем уме? Это все твои фантазии, Карочка, и чистое недоразумение, да, ты же знаешь, я…

Голос шефа сделался густым и сладким, как тосканское «Вин Санто», которое сами итальянцы называют «вином для медитации».

— Нет, ну что ты, я только тебя! Да! Мамой клянусь, это правда! Ну, конечно, давай встретимся, красавица, я просто счастлив буду…

— А я — нет, — вздохнул, отклеиваясь от филенки, Саша.

Не нужно быть ясновидящим, чтобы догадаться: в личной жизни Серго Мамиконяна грядет второе пришествие Карочки.

— Ты живой?

Держась за голову правой рукой, левой Лелик потряс Бориса.

— Уммммм, — промычал тот, не открывая глаз.

— Ум, честь и совесть нашей эпохи! — злобно сказал блондин. — Толку от тебя, Боря, как от бронепоезда на запасном пути! Ладно, меня завалили, я-то мелкий, но ты же лось здоровый, почему лежишь в отрубе?

— Меня бутылкой по башке…

— Меня тоже бутылкой!

— А у меня башка уже и раньше была разбитая!

— Вот я и говорю: толку-то с тебя! — Лелик выругался.

— А кто это нас? — Борис с трудом приподнялся.

— А фиг его знает! Карманы проверь, ничего не пропало?

Приятели дружно охлопали карманы.

Выяснилось, что пропало все: деньги, мобильные телефоны, ключи от съемной квартиры, сигареты, жевательная резинка и даже помятая листовка с портретом толстого кота и контактами супруги олигарха.

Еще через четверть часа, затраченных на возвращение к хижине, выяснилось, что и сама жена олигарха пропала тоже.

— Ну и что теперь делать? — гневно потопав ножкой, вопросил Лелик.

— В больничку бы, — промямлил опасно бледный Борис, осторожно коснувшись огромной шишки на голове слева.

— Да и мне тоже, — остывая, проворчал Лелик, пощупав такое же украшение на собственном черепе.

— Никогда не любила дворцово-парковые ансамбли, — сообщила подружке Оля, наблюдая за мужем в зеркало пудреницы, которую Люсинда держала над головой. — Все эти подстриженные газоны, лужайки, клумбы, статуи…

— Да-да, совершенно негде уединиться, — поддакнул Макс Бобров, под предлогом необходимости не упускать из виду перископическую пудреницу неприлично прижимающийся к Люсинде с другой стороны.

— Просто спрятаться негде, — Люсинда ткнула Макса локтем в бок. — Отодвиньтесь, я задыхаюсь…

— Без мужского внимания? — с надеждой предположил Бобров.

— Спасибо, хоть фонтан тут есть, — не обращая внимания на возню рядом, договорила Оля.

Они сидели на асфальте, прижимаясь спинами к каменному борту чаши, в центре которой на плоском блюдечке помещалась желтого цвета мадам с одной голой грудью — не то китайская активистка движения «Фемен», не то жертва гепатита и тропической лихорадки одновременно.

Блюдечко стояло на вырастающих из бетонного основания чешуйчатых хвостах, принадлежащих, судя по пышным гладким попам, морским русалкам. Верхние половины хвостатых дев безвозвратно канули в бетон.

— Это памятник погибшим синхронисткам? — предположила любознательная Люсинда.

— Нет, это скульптура богини мореплавания, — ответила эрудированная Ольга Пална. — Видишь, в левой подмышке у нее корабль, а правой рукой она указывает ему дорогу.

— Сидя к морю спиной? — простодушно удивилась Люсинда. — Куда же ему плыть?